Я - Янис - страница 11

Она подошла к шкафу и взяла с полки фотографию.

Я увидела мужчину с большими усами, который держал под уздцы двух лошадей, белую и черную. Лошади везли что-то вроде повозки — похоже на цирковую.

— Это мой папа — тот, кто ведет лошадей. Негру и Бьянку.

Она сдвинула очки на лоб.

— А за повозкой целый караван. Последними идут повозки с животными. У нас было два льва, верблюд и множество кошек и собак.

— Ой, — сказала я. Больше ничего не смогла произнести.

— Мы путешествовали по дорогам Германии, Румынии, Венгрии. В любую непогоду. Находили достаточно большую поляну и разбивали шатер. Если нам разрешали. Еще у нас была карусель. После очень долгого перехода, если мы были слишком усталыми для представления, запускали одну карусель. И еще пускали посмотреть животных за деньги. А мы с мамой делали сахарную вату. Ее всегда хорошо брали. Те, кто посмотрел на льва и верблюда, всегда хотели угоститься сладеньким. Сахарная вата обволакивает нервы, как настоящая мягкая вата. И ты успокаиваешься.

Я не знала, правду она говорит или нет. Я не знала, имеет ли это значение — она говорит все как есть или сочиняет. Но были фотографии. Дядя Йосеф со львом. На другой фотографии он держал хлыст, рядом — верблюд. Между горбами верблюда сидела собака, на каждом горбе по кошке.

— Этот номер придумал мой папа, — гордо рассказывала Глория. — Собака и кошки менялись местами, а верблюд вышагивал по манежу. Иногда они забирались к нему на голову, иногда прыгали через горбы, как прыгают через козла. Ты где-нибудь еще такое видела?

Я помотала головой.

— А верблюду это нравилось? — осторожно спросила я. — Что они так по нему прыгали?

— На репетициях Гоби, конечно, был недоволен. Верблюда звали Гоби. Если папа пытался его заставить, он просто ложился на землю. И папе приходилось слушаться, иначе номера не получилось бы.

— А ты? — спросила я. — Ты ухаживала за животными, да?

— Мы все ухаживали. Мама и папа, и братья. А Йосеф ухаживал за львом.

Она осторожно достала две фотографии, которые были спрятаны за снимком дяди Йосефа со львом. На одной была девочка на велосипеде. Вторую Глория показала, смущаясь. Девочка в белом платье шла по канату, одновременно жонглируя тремя кеглями.

— Тебе, конечно, не видно, что это я. Да и я уже почти не вижу.

Я посмотрела на Глорию, чтобы сравнить. Похожего было немного. Может быть, глаза.

— Это последний год нашего «Цирка Варьете».

Она вздохнула и стала собирать фотографии, но мне хотелось смотреть еще. Тогда она решительно отняла их у меня и вернулась к шкафу. Она не стала расставлять их так же красиво, как прежде, а просто сложила в кучу. Потом тяжко опустилась на стул. Устало поднесла стакан ко рту.

— Что случилось?.. — спросила я. — Почему это был последний год?

— Я осталась одна, — она поставила стакан. — Они отняли у нас цирк. Всю нашу семью отправили в лагерь. Мы же были цыгане. Мы были как мусор. Никого не волновало, что мы умеем. Маму, папу, моих троих братьев и Йосефа, всех увезли на грузовике. И львов они забрали, не знаю, что с ними стало. Может, их убили, а может, отправили в зоопарк. Но меня не нашли. Когда пришли солдаты, я собирала дрова в лесу. А потом спряталась на опушке. Видела, как солдаты их бьют и загоняют в грузовик. Я ничего не могла сделать. Папа один раз обернулся и посмотрел на деревья, где я пряталась. Кажется, он понял, что я была там.

Глория смотрела прямо перед собой с застывшим лицом.

— Я лежала, пока не стемнело, потом прокралась к нашей стоянке. Зашла в повозку, в которой жила всю жизнь. Легла в свою постель и стала просить Бога, чтобы они вернулись. Я думала, что если уснуть и потом проснуться, то все будет как обычно.

Но когда она проснулась, ничего не изменилось. Ее семья не вернулась. Три дня Глория оставалась на разоренной стоянке. На третью ночь пришли пьяные люди, забрали вещи из повозок и подожгли остальное. И убили верблюда.

— Они хотели мяса, — сказала Глория. — В то время все голодали.

Глория убежала в лес. Она успела захватить только узелок с одеждой и еще фотографии, которые теперь показывала мне.