Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени - страница 7
Две вертикальные морщинки не разгладились и после того, как Оссори в чистой рубахе и — ради спокойствия жены — штанах босиком протопал через всю спальню и уселся за сервированный у камина стол. Нет, утка в яблоках и форель, жаренная с сушёными травами, были хоть куда, как и пиво, варку которого с Яноре бы сталось наладить прямо в поместье. Дело в Альде. После купания румяная, как блицардская селяночка, она почти не притрагивалась к еде, вместо этого воздавая должное красноватому напитку в пузатой бутыли. Ежевичнице. Кубков и тем паче бокалов в доме не водилось. Деревянная чаша с четырьмя ручками могла бы напоить допьяна не то что миниатюрную жену Рыжего Дьявола — самого рослого «барса» из отряда Раппольтейна. Берни прислушался к звукам внизу, и морщинки, кажется, прорезались ещё глубже. Судя по затихающему бряканью посуды, «барсы» заканчивали ужин. Но совсем без песен, без плясок между столами и на столах. Или нрав «барсов» очень далёк от драгуньего, или Раппольтейн пришиб попытки веселья одним своим видом. Берни хлебнул пива и мрачно хмыкнул. Да, нелюбезный Грегеш. Его, Яноре, стяг. Пока нет способа вернее доказать преданность, чем умертвить недавних своих.
— Как твоя рана? — неожиданно спросила Альда и метнула взгляд под ворот его сорочки.
Глаза её озорно блестели. Шутка ли, но ежевичница пошла на пользу недавней ледышке. Берни просто не смог хмуриться ей в ответ.
— Плохо, — закатил он глаза.
Они рассмеялись. Альда, смеясь, морщила нос. Уже ради этого стоит почаще забавлять её, пусть даже во время осады! Всё ей понравится. Невозможно расти среди безголовиков и чураться серьёзных мужских забав.
— Успел увидеть, как я смогла? — Вправду, что ли, читает мысли. — Я стреляла как драгун…
— И как настоящая Оссори, Альда. — Берни с хохотком отсалютовал ей чашей с пивом. — Спасайся кто может!
— О! — Альда вздёрнула нос и прикрыла глаза, что так и метали хмельные искры. — «Дитя! — напутствовала меня герцогиня накануне нашей с вами женитьбы. — Ты удостоена войти в дом Оссори, а посему отныне ты должна беречь честь нашего рода, чтить своего супруга и быть с ним сердцем и в мире, и на войне».
Графине Оссори не хватило свекровьей властности, но всё равно вышло похоже, и Берни посмеялся. Успел перед тем, как горло спёрло от пивной горечи. Герцоги Оссори, должно быть, погрузились в большую печаль из-за единственного сына и наследника… Дьявольщина. Честь рода Оссори… Берни и сам должен был её беречь. Мать ни разу не осудила решения отца, зачастую немыслимые, гнавшие его от дома на тысячи и тысячи миль, всегда принимала его сторону и независимо от того, находил ли он неведомый берег или в обход дозволения от короны налаживал торговлю добытым, гордилась им. Это потом маленький Берни случайно подсмотрел как, проводив Пилигрима Арчи в очередное плавание, мама плакала у себя в спальне и проклинала свет за границами карт.
— Долг Оссори, я знаю, Альда. Герцогиня достойно вас воспитала, — не глядя на жену, кивнул Берни. Пилигрим Арчи до сих пор в плавании, братается с нелюдями Диких земель. Наверное, не скоро вернётся, и матушка в герцогстве один на один с вестью о том, что её сын неудачник и дезертир.
— Берни…
Оссори резко мотнул головой, отхлебнул пива, насилу сдержал отрыжку. Заскрипел по половицам стул, зашелестела капотта — графиня Оссори отбыла почивать. Следя, как она, не кликнув слуг, неумело прогревает перину жаровней, Берни допил своё пиво и вылакал остатки ежевичницы из чаши Альды. Мира вокруг от хмеля не преобразился: проигрыш оставался проигрышем, становление под стяг Яноре равняло Рыжего Дьявола с наёмником, честь дома Оссори частично пылилась в обломках лавеснорских камней, а частично стиралась под копытами коня, которого он по чужой земле гнал к какой-то Андрии. Дьявольщина…
Берни чуть ли не плевками загасил свечи в подсвечниках на столе, ощупью пробрался к кровати и рванул паутиной льнущую к пальцам занавесь. Свечи в изголовье кровати давали достаточно света, чтобы видеть: Альда, бледная и сосредоточенная, до подбородка укрывшись покрывалом, мяла меховые шарики на его краях.