Яд для Наполеона - страница 3

— Я вас не боюсь, — сказала госпожа и вырвалась из его рук. — И давно уже не люблю.

Кухарку бросило в дрожь. Она отпрянула от двери и, молитвенно склонив голову, принялась читать про себя «Отче наш». Но тут в корзине захныкал младенец, и она вновь припала к щели.

— Ты будешь растить его, пока он сам не сможет о себе позаботиться. — Старик выложил на туалетный столик кошель и добавил: — В деньгах у тебя недостатка не будет.

— А что же его мать? — в вопросе госпожи звучали неприязнь и обида.

— Моя дочь собирается посвятить себя Господу.

— Ваша дочь? — с досадой переспросила она.

Дальше они разговаривали еле слышно, почти шепотом. Младенец же, покряхтев и похныкав, принялся плакать, и кухарка почти ничего не смогла разобрать. Только в конце разговора старик вновь заговорил громко, в большом раздражении.

— Этот негодяй хотел ее увезти! — воскликнул он, извлекая из кармана листок и торжественно потрясая им в воздухе. — Он хотел ее увезти как можно дальше от меня. Навсегда. Собирался кочевать с места на место, мерзавец! — и с неожиданной яростью бросил бумагу на пол.

А вскоре дверь распахнулась, и, если бы она отпрянула, старик наверняка сбил бы ее с ног. Он пронесся мимо съежившейся от страха женщины, слегка задев ее краем плаща, накинул на голову капюшон и исчез, словно тень.

— Что, Аннетта, подслушивала? — обратилась к ней госпожа, поглядев на босую служанку и сброшенные ею башмаки. — Зайди ко мне. Да не забудь прикрыть за собой дверь.

Мадам наклонилась, подобрала с пола брошенный стариком листок бумаги и, даже не взглянув, спрятала в карман. Затем взяла свою трубку и разожгла ее. По спальне разлился запах, который невозможно ни с чем перепутать. Аннетта как завороженная смотрела на корзину, где зашелся в крике младенец.

— Унеси это отсюда! — распорядилась госпожа. — Своего не уберегла, так займись хотя бы этим. Когда подрастет и сможет сам заработать на хлеб, ты его выбросишь отсюда, чтобы духу его не было в моем доме!

— Не говорите так, госпожа! — возразила Аннетта, содрогнувшись. — Слово тоже может быть грехом.

— Глупышка! — изрекла госпожа, откидываясь в ленивой неге на обтянутый плисом диван и глубоко затягиваясь. — Грех — тот же опий. В него надо верить, чтобы он раскрыл перед тобой все свои достоинства. — При слабом свете свечи глаза ее блестели так, что можно было не сомневаться: достоинства опия она уже оценила и погрузилась в море блаженства.

Аннетта подошла к корзине и взяла на руки ребенка. Вся окутанная дымом, госпожа встала, нетвердым шагом подошла к зеркалу и, откинув в сторону прядь рыжих волос, потрогала пальцами шрам.

— Госпожа, вы не сказали, как его зовут.

— Разве у ублюдка может быть имя? Его ведь не крестили, — отрезала она, не оборачиваясь.

— Сжальтесь над крохой! Это же ребенок. Позвольте его окрестить.

— Этому не бывать! Пока он остается здесь, имени у него не будет. — На этот раз госпожа повернулась к Аннетте и, сделав затяжку, завершила разговор: — И чтобы он не путался тут под ногами. Я занимаюсь делом и не потерплю никакого баловства.

Тем временем карета человека в капюшоне тронулась в обратный путь.

Старик поправил на себе власяницу с шипами, которую носил для умерщвления немощной плоти, и зажмурившись, целиком сосредоточился на своей боли. Он ни о чем не хотел думать. Ему нравилось ощущать, как липкая кровь стекает на поясницу, как ею пропитывается одежда. Несмотря на решение гнать от себя всякие мысли и воспоминания, он то и дело думал о дочери, и эта боль причиняла ему гораздо большие мучения, чем физические страдания.

Дорога подсохла, зато заметно похолодало. Кучер, завернувшись в накидку, ловко орудовал кнутом. Солнце уже закатилось за горизонт, когда впереди показались горы, возвышавшиеся над Сёром. Наконец экипаж приблизился к скрипучему мосту. Река текла уже в паре метров под мостом, поскольку после прошедшего дождя вода сильно поднялась.

Кучер натянул поводья, придерживая лошадей, и хотя от его внимания не ускользнуло, что животные чем-то обеспокоены, огрел их кнутом. Внезапно один из рысаков захрапел, взвился на дыбы и, увлекая за собой упряжку, понес. Налетев на ограждение, карета потеряла устойчивость, опрокинулась и вместе с лошадьми рухнула вниз.