Яд для тети Шуры; Мама и академик - страница 3

Конечно, вечером, Шуретта пожаловалась маме, и та велела мне извиниться. Я отказалась, объяснив, что права я, а не Шуретта. Но мама непреклонно твердила: как бы там ни было, а плевать в тарелку — безобразие! Неважно в чью и почему. «И что тебе стоит просто сказать: "Простите, я больше не буду"»?

На кухню, где Шуретта проводила большую часть времени, я прибыла на руках у матери. Пробормотала: «Прстите-бльш-небуду», уткнулась лицом в мамино плечо, и мы выплыли в коридор. Там меня спустили на пол, и я вприпрыжку побежала к тете Геле, которая, разумеется, была на моей стороне, и мы с ней пили чай с сибирскими шанежками, специально для меня испеченными.

С того дня у меня появилась новая игра. Налив в стакан воды из-под крана, я крошила туда колючки от кактуса, растворяла черную акварельную краску, добавляла пыли с полу и золы из нашей печки. Игра называлась: «готовить яд для тети Шуры». Когда-нибудь я заставлю ее выпить эту отраву. Когда и как — неважно. Важен был сам процесс приготовления…

Много лет спустя мама рассказывала мне, что тетя Геля тоже по-своему отомстила Шуретте: пробила гвоздем кастрюли, которые баба Ляля выделила своему сыну и его новой жене, и натолкала битого стекла в их мыло в ванной.

А Евгению Ивановичу отомстила судьба.

Когда замкнулась блокада и начался голод, Шуретта эвакуировалась. Евгения Ивановича в армию не взяли, кажется, по состоянию здоровья, но и уехать он почему-то не успел. И уже после войны тетя Геля говорила, что он приходил к ней умолять, чтобы она помогла ему выехать на Большую землю — как члену ее семьи. Тетя Геля отказалась: он не был ее мужем, и обманывать коллектив она не могла. Просто не имела права!

Больше они не виделись, по слухам, Евгения взяли в ополчение, и там он не то погиб, не то просто умер от голода. Тетя Геля всю блокаду прожила в нашей замороженной квартире, работала на военном заводе.

А баба Ляля умерла еще зимой сорок первого. Про моего котенка Кузю и песика Рыжку тетя Геля сказала, будто их украли. Кто украл, она якобы не знает. Но я-то всегда была уверена: никто никого не крал, Кузю и Рыжку сожрала Шуретта. Бабу Лялю уморила тоже она! И я возненавидела ее еще больше, навсегда.

Эта история произошла еще до моего рождения. Мама жила тогда на Петроградской одна. У нее был двоюродный брат Лева, бездомный не то студент, не то аспирант. Мама жила в двух комнатах, и родственники попросили ее приютить Леву на время.

Мама согласилась: Лева был тихим, интересовало его только одно — физика. Рассказывали, что еще в раннем детстве маленький Лева, внимательно вглядевшись в хлебную крошку, вдруг задумчиво произнес: «Интересно, сколько в этой крошке атомов?» Никто не смог ему ответить, все растерянно переглянулись. Зато когда он задал другой вопрос, адресуясь к своему двоюродному брату Володе (младшему брату моей матери): «Володя, а почему на грядки кладут пук-пук?», Володя снисходительно ответил: «Дурак! Это не пук-пук, а говно!»

В общем, тихий и вежливый Лева маме ничуть не мешал, только ее иногда раздражало, что, углубившись в очередную ученую книгу, он стряхивает папиросный пепел за диван. И вообще порядочный неряха. Но это еще можно было кое-как терпеть.

Терпение лопнуло в день первого мая, праздник, к которому мама долго готовилась, сделала генеральную уборку, вымыла пол, выстирала и накрахмалила тюлевые занавески, постелила на стол белую скатерть. После чего ушла на демонстрацию, благо день был ясным и солнечным.

Вернувшись домой через несколько часов, мама не поняла, что случилось. В квартире было сумеречно. Занавески и скатерть почернели, в воздухе плавало что-то вроде черного снега. Пахло копотью. Среди этого ада рассеянно бродил Лева с раскрытой книгой, временами смахивая со страниц копоть, — ее хлопья мешали ему читать.

Охнув, мама кинулась на кухню. Так и есть! Лева зачем-то зажег керосинку и тут же забыл о ней, погрузившись в науку. Керосинка коптила, общая кухня была в еще более страшном виде, чем мамины комнаты.

И тогда мама велела Леве собирать вещи и убираться вон. Немедленно! Куда угодно! И чтоб ноги его больше… Лева растерянно топтался, с изумлением озираясь вокруг. А мама, быстро покидав в чемодан его вещи, выставила чемодан в коридор, к входной двери.