Ядовитое жало - страница 13
Он снова опустил голову на руку.
Будут прочесывать лес… Ольга с тоской огляделась вокруг. Почему Валерий выбрал это место? Вершина холмика голая, и ее видно со всех сторон, а внизу начинаются такие густые заросли кустарников. Ведь там могут спрятаться не два, а двадцать, тридцать человек и никто не заметит.
— Валерий, вы не сердитесь, но я считаю, что мы выбрали неудачное место. Куда было бы лучше спрятаться…
— Тихо! — прервал ее партизан. Он приподнялся на локте и застыл так, прислушиваясь.
Девушка также услыхала звуки ― короткие, сухие, иногда сливающиеся друг с другом.
— Кто‑то стучит палкой о дерево.
— Не палкой, а клювом, — облегченно вздохнул Валерий. — Доктор лесной березу обследует.
— Вы думаете, это дятел?
— А кто же? Он. Сейчас начнет давать свои автоматные очереди.
И действительно, знакомые сухие короткие звуки начали раздаваться сериями, точно кто‑то играл трещоткой.
— Оля, место выбрано правильно, — сказал парень.
— Но ведь мы здесь как на ладони, нас видно со всех сторон.
— Если ты не будешь подниматься, нас не увидят даже с расстояния семи–шести шагов.
— Но почему вы не хотите спрятаться вон в тех кустах? — недоумевала девушка.
Кажется, Валерий рассердился. Он сказал, четко по командирски выговаривая каждое слово:
— Потому, что я дважды убегал из лагеря военнопленных и знаю, где немцы ищут беглецов. И прошу помнить, Оля: я головой отвечаю за тебя. Ясно?
— Ясно…
— Вот и забудь эти кусты, — уже смягчившись, сказал
партизан. ― Лежи, отдыхай. Прислушивайся. Чего‑нибудь из жратвы у тебя, случайно, нет? Помираю от голода.
— Как же! — всполошилась девушка. — Плитка шоколада.
— И молчит человек! — притворно возмутился Валерий. — Давай половину. Вместо овса. Все‑таки я гарцевал с тобой на спине по лесу, тащил тебя. Заслужил вроде.
Юноша пришел в хорошее настроение, шутил, улыбался. Но как ни предлагала ему Ольга съесть весь шоколад, он половину плитки вернул, сказав, что это НЗ, неприкосновенный запас, а оставшуюся половинку разделил с девушкой.
— Не помню, когда ел. — Сунув в рот кусочек шоколада, Валерий зажмурил глаза от удовольствия, потряс головой. — Блаженство. — И неожиданно, без связи с тем, о чем шла речь прежде, спросил: — Страшно было прыгать?
— А как вы думаете? — с вызовом ответила Ольга.
— Я думаю, что даром шоколад давать не будут. Нас, например, кашей кормят, а то, бывает, и на подножном корму…
Ольга сочла, что наступил момент, когда можно выяснить один деликатный, по ее мнению, вопрос, который все время мучил ее, рождал дополнительную тревогу, беспокойство.
— Валерий, вы извините, я хочу спросить вас.
— Спрашивай.
— Когда началась стрельба, вы остановились и сказали: «Это я виноват». Так ведь?
— Уже не помню, что я тогда говорил. Честное слово! Но сказать так мог. Я и сейчас так думаю.
— В чем же вы виноваты?
— Командиры разберутся, скажут… — уныло ответил Валерий.
— Как же вы так? — Ольга глядела на юношу с сожалением.
— Как, как! — внезапно ожесточаясь, воскликнул партизан, и глаза его заблестели. — Не добежал к Третьему, не успел, духу не хватило — раз! Парашютиста советского начал спасать, а надо было, не останавливаясь, бежать дальше… — Он смахнул выступившие на глазах слезы и продолжал, понизив тон, переходя на бормотание: — Все равно бы не успел. И не пробился бы к своим. Выстрелы… Это все, что можно было сделать. Неужели не услыхали, не поняли? Сколько людей там погибло. Беда, беда…
— Успокойтесь, Валерий, я поняла… Вы ни в чем не виноваты, вы сделали все, что могли.
— Сделал… А что с того? Ладно, Оля, хватит об этом. Лежи, отдыхай. Может быть, я засну, — не переживай и без нужды не буди. Когда надо, я сам проснусь.
Ольга поняла, что последние слова Валерий сказал только для того, чтобы как‑нибудь успокоить ее. Не до сна было партизану. Он знал, что враги могут появиться с минуты на минуту, и лежал, чутко прислушиваясь к каждому шороху.
Было часов десять утра, когда где‑то далеко возник звук, похожий на стон срубленного, падающего на землю дерева. Потом раздалось что‑то похожее на стук дятла, но на этот раз треск был еще суше и беспощаднее. Ольга взглянула на Валерия. Он лежал, по–прежнему уткнувшись лицом в руку. Даже не шевельнулся, точно спал и ничего не слышал, лишь пальцы его правой руки медленно сжались в кулак.