Ягоды бабьего лета - страница 14

— У вас есть шпилька? Или заколка какая-нибудь?

— Шпилек нет. Вот только брошка.

Люба с трудом отцепила от блузки золотую брошь. Мужчина взял двумя пальцами дорогую вещь, слегка повертел ее, разглядывая, произнес с сожалением:

— Хороша! Как бы не поцарапать.

— Наплевать. Не идти же по городу в таком виде.

Мужчина поднялся, с улыбкой обратился к гардеробщику, застывшему за своей перегородкой с безразличным видом:

— Друг! У тебя наверняка инструмент какой-нибудь имеется. Не одолжишь на пару минут?

«Друг», по виду запойный пьяница, с сизым носом и дряблыми, в красных прожилках щеками, пожал плечами, выпятив нижнюю губу, и уставился опухшими глазками на чересчур нахального гостя. Но тут же вдруг засуетился, начал что-то разыскивать в ящике своего стола. Вскоре в его дрожащей узловатой руке оказались отвертка и плоскогубцы. Незнакомец взял их с такой обезоруживающей улыбкой, что гардеробщик тоже в ответ осклабился, с трудом растянув отвыкшие от улыбок губы. Люба про себя отметила, что перед харизмой незнакомца не могут устоять даже такие выхолощенные злодейкой-судьбой типы, как этот гардеробщик.

С помощью плоскогубцев молния была быстро застегнута. Размякшая от неожиданной мужской заботы, Люба благодарно протянула руку и представилась:

— Любовь Антоновна.

Мужчина серьезно, на этот раз без своей фирменной улыбки, заглянул в Любины глаза, взял ее ладонь своей ручищей, поцеловал, а точнее, прикоснулся к ней губами и тихо произнес:

— Александр Иванович. Можно мне проводить вас?

От этого прикосновения и тихого, чуть хрипловатого голоса Люба вспыхнула, опустила ресницы и лишь кивнула в ответ, а потом отвернулась к окну, застегивая непослушными пальцами пуговицы шубы. Александр Иванович не заставил себя долго ждать. Он быстро надел дубленку и шапку, услужливо поданные гардеробщиком, и, подойдя к двери, распахнул ее перед Любой:

— Прошу!

Они молча шли по ночной улице, скупо освещенной неоновыми фонарями. В конусах их света кружили снежинки, сверкая и переливаясь, словно бриллианты.

Люба заговорила первой. Ей не давало покоя то, что дубленка спутника была нараспашку и при порывах ветра ее полы разлетались в стороны.

— Александр Иванович! Сегодня, по-моему, не очень жарко.

Его голос с легкой хрипотцой прозвучал как музыка:

— Не беспокойтесь обо мне. Я ведь фермер. Ко всему привыкший. Целыми днями на свежем воздухе.

— Как интересно! Впервые встречаю человека такой профессии.

— Хм. Ну, профессия не профессия… По ходу пьесы, как говорится, пришлось обучаться. Вообще-то, по специальности я судовой механик. На торговых судах ходил. Пять лет, как сошел на берег, ну и стал на якорь в своей родной деревне.

— А хозяйство у вас большое?

— Как сказать… Сотня бычков, да молочная ферма на сорок голов.

— По-моему, это много. Я вот помню бабушкину корову. Сколько с ней одной было хлопот, а тут — сорок. С ума сойти!

— Но я же не один.

— Наверное, у вас семья большая?

— Как раз наоборот. Один как перст. Если не считать родню по отцовской линии. Да вы их всех видели на свадьбе. С женой мы расстались еще в Мурманске. Нашла она себе одного… кхм, пока я, значит, по загранплаваньям туда-сюда мотался…

Он крякнул и, постучав себя по карманам, достал пачку сигарет. Закурив, спросил:

— А вы, извиняюсь, москвичка?

— Да.

— Вон в том доме, значит, мы, родственники невесты, и остановились всем табором. У ее родителей.

Он показал на одну из семнадцатиэтажек, стоящих в безликой шеренге, словно костяшки домино на столе.

— Вам повезло. Вы уже пришли. А мне еще час добираться до дома.

— Да неужели вы подумали, что я брошу вас одну? Посреди ночи? Что я, похож на идиота?

Они с трудом поймали такси, и потом, сидя бок о бок на заднем сиденье «Волги», неловко молчали всю дорогу. Ее позабавило это чувство неловкости: «Восьмиклассница, да и только! И он хорош! Как на первом свидании — нескладный, бестолковый…»

А на майские праздники он пригласил ее к себе, в деревню. Сойдя с электрички, она села в видавший виды УАЗик и всю дорогу, до самой деревни терзалась сомнениями. Зачем едет? Что у нее общего с ним, грубоватым деревенским мужиком, интересы которого сводятся в основном к надоям, привесам и кормам? Но тут же одергивала себя, ругая за ханжество и интеллигентскую спесь: «Это у меня учительские замашки — всем давать оценки, все раскладывать по полочкам и мерить собственным аршином. Как я это ненавижу в коллегах, а сама, получается, нисколько не лучше их».