Ягоды бабьего лета - страница 28

стр.

III

Люба шла по окраинной улице Сергино, небольшого, но красивого своей стариной города. Щедрое солнце ранней осени выбелило древние стены храмов, согрело их позолоченные маковки, а заодно и птиц, густо облепивших карнизы, и старушек на лавочках, и алую рябину в палисадниках. От всего этого на душе было радостно, тихо и светло.

Волнение, возникшее у Любы сразу по приезде в Сергино, постепенно улеглось. Она твердо решила, что представится директору дальней родственницей Игоря и будет вести себя сдержанно, без лишних эмоций, постарается не слишком привлекать к себе чужое внимание. «Это нужно прежде всего для него, для его душевного спокойствия, — рассудила Люба. — Еще неизвестно, что с ним произошло, как он себя чувствует, насколько серьезна его болезнь».

Люба никогда не сталкивалась с подобным явлением, когда человек теряет память. И сейчас, настраивая себя на встречу с Игорем, она действовала интуитивно, так, как ей подсказывало сердце.

Здание интерната располагалось в старом неухоженном парке, вокруг которого кое-где сохранилась чугунная ограда. Люба вошла в настежь открытые ворота, когда-то представлявшие собой ажурное чугунное литье, и остановилась, чтобы перевести дыхание. В глубине аллеи из вековых вязов и лип, которая начиналась от самых ворот, был виден двухэтажный дом.

«Наверное, барская усадьба в прошлом», — подумала Люба и медленно пошла по выщербленной дорожке к дому. Она смотрела на его высокие окна, за которыми текла своя, отрешенная от внешнего мира жизнь, и невольно искала в каком-нибудь из них родное лицо. Но окна равнодушно взирали мутными стеклами на старинный парк, и не единого движения за ними Люба не заметила.

Она поднялась и дернула за скобу ручки, обшитой стальным листом двери. Дверь не поддалась. Люба растерянно оглянулась. Вокруг никого не было.

«Какое-то мертвое царство», — подумала она и еще раз дернула дверь, но лишь потом, скользнув по стене взглядом, заметила кнопку звонка.

На звонок вышла пожилая женщина в халате неопределенного цвета и платке, повязанном низко над глазами, концы которого были туго стянуты на затылке. Она молча уставилась на Любу.

— Здравствуйте. Я из Москвы приехала, мне нужно поговорить с директором, — робея под тяжелым взглядом этого истукана, заговорила Люба.

— Директор в отпуске.

— А кто его замещает?

— А для чего он вам?

— По личному делу. Мне надо поговорить…

— Ну дак и приходите, когда он будет.

— Совсем необязательно с ним! Можно и с заместителем.

— Заместителя тоже нет. Она уехала по делу.

— Но кто-то из начальства, наверное, есть?

— Только врач.

— Вот и прекрасно. Я могу поговорить с врачом.

— Обождите здесь, я пойду, доложу ей. Как ваша фамилия?

— Фамилия? А зачем вам моя фамилия? Она ни о чем не говорит…

— Кто не говорит?

— Ф-фамилия.

Люба уже злилась и на эту тетку, и на себя, и на глупую ситуацию, в которой оказалась.

— Вы мне голову не морочьте, любезная. Или я дверь запру — и весь разговор.

— Постойте! Чащина моя фамилия, — торопливо сказала Люба, испугавшись, что тетка в самом деле закроет дверь.

— А звать как?

— Любовь Антоновна.

— Ладно, обождите тут.

Дверь закрылась, и Люба, слегка растерянная от недружелюбного приема, осталась стоять на крыльце. Ждать пришлось долго. Наконец дверь открылась и неприветливая женщина в линялом халате молча посторонилась, как бы приглашая Любу войти.

Люба шла следом за «истуканом» по длинному темному коридору первого этажа, пропахшему чем-то кислым, и лихорадочно обдумывала первую фразу, которую скажет врачу. Вдруг ее провожатая резко остановилась и Люба, продолжая по инерции идти, толкнула ее в бок так сильно, что та чуть не упала:

— Ты чего, ошалела, чо ли? Глядеть надо под ноги! Вот здеся врач, проходи.

Не слушая Любиных извинений и не удостоив ее взглядом, она пошла обратно в вестибюль.

Люба постучала и, услышав: «Входите!», несмело вошла в кабинет врача. Его обстановка была типичной для подобных заведений: стол, пара стульев, стеклянная этажерка с медикаментами, шкаф с документацией и кушетка, обтянутая коричневым потрескавшимся дерматином.

За столом сидела женщина, сильно напоминающая жабу. На это сравнение наталкивали слишком уж характерные черты: водянистые выпученные глаза, большой рот, расплывшееся туловище с такой короткой шеей, что голова казалась ввинченной в него по самые плечи.