Якорь в сердце - страница 13

Очевидно, и этот образ жизни не дал ей удовлетворенья. Иначе она не ухватилась бы с такой страстью за слабую надежду встретить человека, с которым ее роднило хотя бы общее прошлое. Откуда взялась в ней внезапная сентиментальность? Не первый ли это признак старости, а может быть, последнее предостережение прозревшей совести? Она не задумывается над этим. Прочитав в газете репортаж о рижских ученых, она тут же отправляет телеграмму. Но дожидаться ответа у нее не хватает терпения. В порту стоит советское судно, в конце концов, с ее туристским опытом и знанием языка она в Риге не пропадет даже без друзей…

И вот она в своем малолитражном «Хилтоне», сопровождаемая детьми, подъезжает к трапу лайнера. Ингеборга за это время успела стать абитуриентом гимназии. Ян тоже порядком вырос. Почти одновременно с ними одетый в ливрею шофер подводит к трапу шикарный «Мерседес». Он привез Ивара. Годы лишь слегка подсушили черты его лица, сам он по-прежнему строен и моложав.

— Приехал попрощаться? — насмешливо спрашивает она. — Не боишься, что твое присутствие у трапа русского корабля может скомпрометировать доброе имя фирмы?

— Дети, позовите носильщиков! — говорит Ивар и обращается к ней: — Да, я все время думаю о фирме, которая, кстати, кормит и тебя. Поэтому позволил себе обменять твой билет. Пока ты моя жена, ты должна путешествовать в каюте «люкс».

— Пока? — повторяет она. — Не значит ли это, что ты наконец решил развестись?

Ивар стряхивает пепел с сигары.

— Я не имею права навязывать тебе советы, но я очень надеюсь, что ты не совершишь чего-либо, что вынудит меня…

— Может быть, лучше сразу упаковать все вещи и взять с собой детей? — перебивает она Ивара. — Еще не поздно.

— Ты не знаешь шведских законов, — говорит Ивар. — При разводе детей оставляют тому, кто может дать им образование и материально их обеспечить.

— Ты хочешь отнять у меня детей?! — кричит она. — Только потому, что у меня нет денег!

— Я не хочу, — с ударением отвечает Ивар. — Ты всегда была для них хорошей матерью.

Буксирчик, пыхтя от натуги, помогал великану-лайнеру держать курс в узком фарватере Даугавы.

Мимо них скользили берега, и хотя взгляду открывалась лишь ничтожная часть города, тем не менее это было первое знакомство с Ригой. На палубы высыпали пассажиры. Объяснения профессиональных экскурсоводов, записанные специально для них на магнитофонной ленте, лились из всех динамиков судна.

Она по-прежнему неподвижно стояла на капитанском мостике. Неподвижным было и ее лицо, напоминавшее прекрасную маску. Одни глаза с какой-то ненасытностью впитывали в себя меняющиеся картины. Но вот в динамиках прозвучало слово «Спилве», она оторвалась от поручней и кинулась к правому борту, откуда как на ладони просматривался аэродром, самолеты различных конструкций, бетонированные стартовые дорожки, здания технической службы. Столь же внезапно, как и вспыхнул, ее интерес погас, пальцы, лихорадочно сжимавшие поручни, ослабли, лишь легкая дрожь свидетельствовала о пережитом напряжении. Превращения произошли столь молниеносно, что старый лоцман, которому откровенный интерес иностранки сперва показался подозрительным, не успел и опомниться.

— Может быть, вас что-нибудь там заинтересовало? Спрашивайте. — Он указал на противоположный берег.

— Спасибо, — тусклым голосом ответила она. — Пойду переоденусь.

О том, встретят ли ее на берегу, ей сейчас не хотелось и думать.

В то утро Петерис Бартан проснулся необычайно рано. Что-то необъяснимое развеяло его сон — предчувствие, странное сновидение, внезапная мысль? Он не знал, как назвать этот тревожный импульс, не мог даже мысленно повторить его, но ощущал свое пробуждение как чудесное спасение от какого-то кошмара. Наверно, просто переутомился — вот уже два года как работает без отпуска.

Петерис пошевелился, обнял жену, всем телом ощущая ее тепло.

Девять лет прошло, как они поженились.

Ильзе спала глубоким сном, это его успокоило. Она продолжала тихо и ровно дышать в объятиях мужа. Петерис с благодарностью вспомнил все их совместные ночи, которые связывали гораздо крепче, чем дни, — там каждый жил своими собственными целями и заботами. Он обычно старался не думать о той жизни, которую прожил без Ильзе, и эти годы мало-помалу стирались в памяти — точно давно прочитанный и не слишком приятный рассказ. Он не любил вспоминать ни детство, ни молодость.