Яма - страница 6

Тщетно.

В эмоциональном плане у Сергея с раннего детства наблюдались проблемы. Сначала Николай Иванович радовался, что сын у него спокойный и уравновешенный: не плачет попусту, терпеливо выполняет задания, которые ему поручают, на родительские запреты реагирует адекватно, если кто-то из других детей истерически требует какую-то игрушку – молча отдает.

– Настоящий мужик, – горделиво хвастался отец.

Но со временем стал замечать: сын совсем безразличный, что во многих ситуациях выглядело ненормально. Ни Валентина Алексеевна – мать Сергея, ни уж тем более сам Николай Иванович эмоциональной деструкцией не страдали. Да и их старший ребенок, дочь Алеся, росла шумной и живой натурой.

Они пытались бороться с Серегиным пофигизмом. Перво-наперво делились теми эмоциями, которые чувствовали сами в той или иной ситуации. Без конца поясняли мотивы своих поступков. Ходили всей семьей к психологу. Когда та совершенно уверенно заявила, что у Сергея нет никаких патологических отклонений, Николай Иванович негодовал. Обвинив врача в профнепригодности, грозился подать жалобу и привлечь к дисциплинарной ответственности. Он действительно собирался это сделать. Вот только задор и шанс на успех пропали, когда еще два частных специалиста подтвердили поставленный диагноз.

Градский оставил отпрыска в покое, но порой отрешенность и черствость того вызывали непреодолимое желание биться головой о стену.

Серега вырос абсолютно и бескомпромиссно непрошибаемым. Никто и ничего не способно было его взволновать. Не потому, что он обладал высоким уровнем внутреннего контроля. По мнению Николая Ивановича, проблема состояла в том, что у Сергея напрочь отсутствовали эмоции. Он оставался равнодушным к любым событиям и ситуациям.

«Врожденный дефект, не иначе», – продолжал настаивать отец.

И тут уже, видимо, никакими мантрами и внушениями не поможешь. Хоть подростковый психиатр и утверждала, что изменения в лимбической системе возможны с возрастом и в случае Сергея даже ожидаемы.

– У меня сил на тебя не осталось, – глухо пробормотал Николай Иванович и скрылся в дверях домашнего кабинета.

Уже на выходе из гостиной Града перехватила мать. Зарядила о каком-то преподе, которого он якобы чуть не передавил утром на парковке.

– Да что вы ко мне прицепились? Что я вам сделал? – вырвалось невольно грубо. Не потому, что ощущал гнев или раздражение. Иногда просто так получалось, что оттенял свой голос не теми чувствами, которые нужно было показать. – Никого я не давил. А если ты о старике-очкарике, так он сам выперся на проезжую часть. Чумной какой-то… Уже гробовую доску за спиной тащит, а все равно лезет на работу.

– Сережа! Как ты смеешь так выражаться? – задохнулась возмущениями Валентина Алексеевна. – Немедленно прекрати! Степан Мирославович – замечательнейший человек! Исключительный. В наше тяжелое время именно такие «единицы» остро требуются науке, – подсела на любимого конька. – И вообще, даже если он не прав, уступи. Имей уважение к пожилому человеку.

– С какой стати? Ты сама всегда говоришь: правила одни для всех.

– Существуют исключения, Сережик, – заявила настойчиво, будто ему пять лет и он способен без возражений проглотить все это фуфло. – Ты сам должен понимать. Возраст нужно уважать.

– Тебя зомбировали еще в школе, вот это я понимаю. В ваше время почти всех так растили. Некоторым и с годами… – чуть не сказал «ума не прибавилось». Сдержался. – А потом жалуешься отцу, что тобой эти «возрастные» на работе помыкают.

– Что? Я не жалуюсь… – попыталась возразить мать и запнулась.

– Ладно. Твое дело. Только не надо еще и из меня лепить «терпилу» по своим совковым нормам. Сейчас мир другой. Тот, кто прогнулся – лох, а не мудрец.

Схватив олимпийку и ключи от машины, решительно двинулся на выход.

– Сережа… – мать, конечно же, поплелась следом.

Когда он впопыхах столкнул с тумбочки вазу со свежими оранжевыми георгинами, лишь порывисто прижала ладонь к губам.

– Ой, Сережик….

Хоть сын так и не обернулся, все равно пролепетала вслед:

– Будь осторожен.

Звучавшая в помещении музыкальная композиция больше походила на непрекращающийся низкий гул. Самое начало вечера, а некоторых уже вовсю таскало по залу и нещадно полоскало в уборных. Обыкновенное дело для начала учебного года.