Ямани: Взгляд из-за кулис - страница 53

Белый дом в одностороннем порядке перенес встречу с саудовским министром иностранных дел на 17 октября.

Фейсал воспринял это как личное оскорбление.

Но все же не терял надежды и разрешил своему министру провести в Вашингтоне пресс-конференцию. Он хотел удостовериться, что президент правильно представляет себе позицию Саудовской Аравии.

Однако Соединенные Штаты в ту пору переживали нелегкие времена. Среди американцев усиливалось недовольство арабами и их главными пособниками — русскими, которые оказывали арабским странам всевозможную закулисную поддержку. Было это справедливым или нет, но многие отождествляли тех и других, видя в них одну шайку. А там, где хоть чуточку пахло возможностью советского вмешательства, не оставалось места для рассуждений об «умеренных арабах» и «арабах-экстремистах». И на пресс-конференции саудовского министра эти настроения прорвались наружу. Дошло до того, что один из возражавших ему журналистов сказал:

— Нам не нужна ваша нефть. Можете ее пить, если хотите.

— Хорошо, — ответил министр. — Посмотрим.

После этого Фейсал сказал Ямани:

— Приступай к делу.

Прежде всего надо было собрать министров ОПЕК.

Они встретились 16 октября в Кувейте, в отеле «Шератон». Совещание продолжалось всего лишь несколько часов. Объявив о недействительности тегеранских соглашений, Ямани и Амузегар вместе с остальными членами картеля проголосовали за увеличение цены на нефть до 5,12 доллара за баррель.

В тот же день неарабские делегаты покинули отель, предоставив ОАПЕК действовать в свой черед.

Утром 17 октября делегация Ирака потребовала полной национализации всего американского имущества на Ближнем Востоке.

Совещанию надо было решить три совершенно разных вопроса: во-первых, о поднятии цен, во-вторых, о сокращении добычи членами ОАПЕК и, в-третьих, об эмбарго.

Ямани был, как никогда, исполнен решимости втолковать радикалам, в первую очередь представителям Ирака, почему нельзя просто взять да и национализировать все, что принадлежит американцам.

— Мы должны были убедить их, что предлагаем лучшее из возможных решений. Сами понимаете, как жаркие дискуссии разгорелись на совещании.

Делегаты спорили до хрипоты и плохо себя сдерживали.

— Увы, все шло обычным порядком, — вздыхает Ямани, еще раз замечая, что сам он, к сожалению, никогда не теряет самообладания.

— Почему «к сожалению»?

— Потому, что это подчас бывает очень кстати. Не всегда, конечно. Но иной раз это разряжает обстановку.

В тот день радикалы стояли на своем, требуя прекращения всяких поставок американцам.

Стоял на своем и Ямани.

Всем, кто сидел за столом заседаний, было ясно, что любая акция, предпринятая арабами, не возымеет эффекта, если в ней не примет участия Саудовская Аравия.

Но и Ямани было ясно, что любые демарши арабских государств, рядом с которыми нет Саудовской Аравии, не произведут никакого впечатления на Запад.

А этого он не хотел.

Посвятив предобеденные часы беседам с представителями Кувейта и других стран залива, Ямани заручился их поддержкой. Затем он сосредоточил усилия на слабейшем звене в цепочке радикалов — делегации Алжира.

Почти весь остаток дня он беседовал с алжирцами наедине, без третьих лиц. И к вечеру смог убедить их, что нужные плоды принесет именно та мера, которую предлагает он, — последовательное сокращение добычи.

Лед начал таять. Вслед за Алжиром на позиции Ямани перешла и Сирия.

К концу дня не сдался только Ирак. Нажим остальных членов ОПЕК привел лишь к тому, что иракцы решили покинуть совещание.

Начался второй акт.

Было принято решение немедленно сократить добычу нефти на 10% и затем ежемесячно сокращать ее еще на 5% — с оговоркой, что экспорт в дружественные страны не будет снижаться.

— Мы разделили мир на дружественные, нейтральные и враждебные страны, — поясняет Ямани. — Но рекомендуя ввести эмбарго против враждебных стран, мы оставили фактическое решение этого вопроса на собственное усмотрение правительств государств.

Ямани вернулся в Эр-Рияд, где свершился третий, и последний, акт драмы.

Введение эмбарго зависело теперь от короля Фейсала. И этот шаг — во всяком случае, так уверяет Ямани — вовсе не был неотвратим.