Янтарное ожерелье - страница 8

Штурман не сомневался, что ожерелье представляет большую ценность. И очень досадовал, что оно попало в руки такому простаку, как Рогов.

Будь ожерелье у него, у Костюка, он сумел бы выручить за него немалую сумму.

Ничто в жизни не привлекало так Костюка, как деньги. Он и в молодости не был расточительным, а постарев, стал законченным скопидомом. С каждым годом он пополнял свои сбережения.

Не имея, ни родных, ни близких, Костюк считал, что тратить заработок на прихоти и удовольствия — бессмысленно.

Он чувствовал, как постепенно теряет расположение окружающих. Понимал это и в то же время продолжал держаться особняком, считая, что всякая дружба влечет за собой расходы.

Службу Костюк нес образцово. И может поэтому моряки еще терпели его в своей среде.

Весь обратный рейс мысль об ожерелье не оставляла Костюка. Наконец, он пришел к решению: во что бы то ни стало уговорить Рогова уступить покупку.

Однако сделать это нужно незаметно, тайком от экипажа.

Костюк не хотел, чтобы его имя лишний раз склонялось в кубриках и кают-компании.

Как-то раз, когда «Восток» стоял на рейде в ожидании лоцмана для прохода Суэцким каналом, Костюк, сменившись с вахты, увидел на ботдеке кока, который глядел на мерцавшие вдали огни большого города.

В небе горели крупные яркие звезды. Волны лениво плескались о железный борт корабля. С берега слышались неясные звуки музыки — мягкой и вкрадчивой. Легкий бриз доносил пряный аромат чужой земли.

Рогов не сразу заметил подошедшего Костюка. Возможно, Василий думал о скорой встрече с женой, о Родине... Пятимесячный рейс подходил к концу. Через неделю — родной порт, а там и заслуженный отдых.

Когда Костюк кашлянул, кок обернулся.

— Это вы, Сидор Тимофеевич? — разглядев в неясном свете палубного фонаря плотную фигуру штурмана, спросил Рогов.

— Он самый, — подтвердил Костюк, облокачиваясь о поручни.

Некоторое время они молчали.

«И чего ему от меня надо?» — подумал Рогов.

Он так же, как и другие, не любил этого замкнутого, всегда угрюмого человека

Костюк раскурил сигарету и произнес как бы при себя:

— Скоро дома...

— Да, — из вежливости отозвался кок.

— Соскучился за женой, небось?

— Оно, конечно, — согласился Василий.

— Наверное, подарочек заморский везешь? — продолжал Костюк.

— Как же без этого, Сидор Тимофеевич.

— И интересный?

Рогов махнул рукой.

— Что, не нравится, может? — полюбопытствовал штурман.

— Да как вам сказать...

— Так в чем же дело?

Обстановка, в которой происходил разговор, располагала к откровенности. И Рогов, движимый чувством досады, объяснил:

— Подарок-то не плох, Сидор Тимофеевич. Да дорог очень. Не по карману мне. Купил вот, а теперь жалею. Вместо ожерелья этого, будь оно неладно, я бы своей Анне Петровне лучше платок купил какой...

— Конечно, если так, — посочувствовал штурман. — Кстати, в Александрии такие платки есть, закачаешься. Арабские.

— Что из этого, когда деньги потратил, — уныло проговорил кок.

— Ну, это беда поправимая, — улыбнулся в темноте Костюк. — Хоть и говорят обо мне разное, но хорошему человеку я всегда рад помочь.

Кок обернулся к собеседнику.

— Если хочешь — можешь уступить мне ожерелье. К слову, сколько ты заплатил за него?

— Двадцать долларов, Сидор Тимофеевич, — сообщил Рогов.

Костюк вздохнул, подумал немного и, наконец, решил.

— Ну ладно. Неси ожерелье. Буду ждать в каюте.

Рогов обрадовался: такого оборота разговора он не ожидал.

— Правда, Сидор Тимофеевич?

— Какие могут быть шутки, — слегка обиделся штурман. — Обещал выручить, значит выручу. Только чур уговор: о нашем деле никому ни слова. А то всякие кривотолки на корабле пойдут. Опять, скажут, Сидор Тимофеевич коммерцию затеял. А я — от всей души.

— Понимаю, Сидор Тимофеевич...

Часом позже Василий Рогов незаметно выскользнул из двери каюты Костюка. В руке у кока были зажаты две десятидолларовые бумажки.

В полдень Ли Чан пришел в себя. Он с трудом поднялся и огляделся.

В лавке — никого. Под ногами валялись черепки и упавшие с полки раковины.

Ли Чан чувствовал в затылке острую боль. Голова и шея были в крови.

Ненависть кипела в душе китайца. За что избил его иностранец? Разве Ли Чан причинил ему зло?