Янтарное зеркало - страница 4

шого клуба, куда часто приезжают гости из Северного и Средиземного морей, с берегов океанов.

Улица Атлантическая — разве это не улица славы далеких морских путей, пройденных рыбаками Советской Латвии?

По этой улице я приехала в порт, чтобы увидеть, как писатель, которого прозвали в народе «сыном рыбака», стал кораблем.

Белый, ослепительный, он возвышался, украшенный флагами, и был виден еще издали.

У меня закружилась голова, когда я поднималась на палубу. Речи, стихи, музыка приветствовали слияние великого человеческого духа с кораблем. Жена, сыновья и сестра писателя стояли между моряками, словно в кругу новой почтительной семьи.

Глаза сестры влажно заблестели и она сказала:

— На эти маленькие зеленые островки он босым убегал в детстве ловить рыбу.

Сердце писателя гудело в машинах корабля. Его пронзительные глаза искали горизонты морей и океанов… Он никогда не хотел отдыхать.

Команда корабля, от капитана и до матроса, чувствовала, что он стоит рядом с ними,

стройный, мужественный, полный и спокойствия и тревоги. Он знал: под его бессмертным взглядом вырастут гиганты труда. Этого требует его имя на борту корабля и на белых трубах.

И каждый раз, когда дует сильный ветер, я не думаю о соснах Лесного кладбища, а о соленых волнах моря, которые дышат свободой в лицо человеку, стазшему кораблем. Он пересекает Атлантический океан, и об этом шумят сосны вдоль Атлантической, сосны Вецдаугавы. Улицы, они хранят в себе прошедшее, настоящее и будущее. Их названия возвещают о том, что Вецдаугава^>1 станет Яундаугавой^>2.

БЛАГОДАРНОСТЬ АРОМАТАМ

Благодарю ноготки за их сильное, доброе дыхание. Оно исцеляет разум. Благодарю зоркие матиолы и ночные фиалки за то, что в безлюдных темных лесах и заснувших садах зажигают они благоухающие свечи земных сновидений.

Низко кланяюсь черемухе, она осыпает меня своей горькой снежной чистотой. Боязливо и радостно покоряюсь ослепительной страсти жасмина.

Спасибо тебе, неистовая конопля. В тебе сливаются запах мяты и запах туи.!ы не позволяешь мне быть слабой.

Скошенная, привядшая трава, последним дыханием ты убеждаешь, как прекрасно отдавать душу.

Мне дорога твоя нестерпимо жгучая, горькая, непреклонная правдивость, серебристосерая полынь. Я окунаюсь в радостную пену

таволги и приникаю к тебе, покорная сладость клевера.

Как зеленый меч, меня пронизывает аромат резных, строгих листьев дуба:

— Будь сильной!

Самой чистой нежностью успокаивает меня юная березка.

Горящая ветвь можжевельника, душистые розги твоего дыма отпугивают злые, терзающие думы.

Но безмолвна я, завидев ель.

Стрельчатое, темно-зеленое пламя твоей хвои источает святость смерти и жизни.

ЗАСОЛЬЩИЦА ОГУРЦОВ

Большая женщина с голыми сильными ногами — руки у нее были тоже голые — внесла в кухню ворох, нет, не ворох — целую копну укропа. Женщина взяла топор и точными отрывистыми движениями стала крошить стебли. Воздух наполнился терпким пряным ароматом. Он изливал простую радость.

Раскрошив часть укропа, она выбежала и тут же вернулась, как вакханка, прижимая к упругой груди охапку листьев винограда и черной смородины. Сбросив ее рядом с укропом, она подвинула поближе огромный глиняный горшок и, в широкой улыбке обнажив белые зубы, стала класть слой укропа, слой виноградных листьев и смородины, перемешивая их с дольками чеснока и яблок.

И лишь тогда из жестяной банки, что стояла рядом, вынула она ярко-зеленые огурцы и уложила их на эту пряную основу.

На слой огурцов опять легли укроп, листья смородины и винограда. А на этот слой снова — огурцы.

И так повторилось несколько раз. Словно Дельфийская Пифия, опьянев от дыма своего треножника, женщина, широко раздувая ноздри, вдыхала запахи укропа, яблок, чеснока, смородины и что-то бормотала-пророчествовала, предсказывая, как хороши, как несравненно вкусны будут огурцы, посоленные ею.

Когда горшок наполнился до краев, она схватила другой, в котором дымился горячий рассол. Окунула в него ложку, поднесла ее ко рту, громко чмокнула и похвалила себя. Соленая вода исчезла в зеленой душистой массе. Женщина прикрыла огурцы двумя положенными накрест дощечками и придавила их камнем. Рассол тут же поднялся над огурцами и пузырьки заискрились, забурлили над чародейной приправой. Женщина опять похвалила свое умение и воскликнула: «Теперь пусть солятся!»