Янтарные глаза одиночества - страница 11
– Ну, не стоит же ломать все в жизни только ради того, чтобы уйти и пригреть рядом с собой этого идиота-Бо´риса. Сколько платят учителю пения?
Мишель хотела защитить мать, а сделала ей только больнее.
Глаза Светланы Петровны наполнились слезами, и она посмотрела вверх, чтобы не потекла тушь. Потом вздохнула и сжала руки.
– Мишель, ты очень жестокая. Очень. Ты не была раньше такой, – прошептала мать. – Кому плохо от того, что я пою? Разве это кому-то мешает? Скажи мне!
– Извини, мама, я не хотела. Просто я волнуюсь. Извини. Я очень сильно устала. Сейчас вот съезжу на Бали, поработаю, отдохну…
Мишель решила сразу не говорить матери, что уезжает года на два – именно столько времени потребуется им с Кириллом Высоковским, чтобы оформить новый СПА-отель в далекой теплой стране. Мишель надеялась, что там она отдохнет, отогреется и наконец-то избавится от выматывающего ощущения бесконечной усталости. А там, глядишь, и отношения с Кириллом придут в норму, то есть исчезнут как бы сами собой. Потому что в какой-то момент Мишель показалось, что этот бесконечный публичный роман без секса и является главным виновником всех ее личных неудач, ведь он занимает слишком много места и не позволяет появиться ничему новому. Настоящему.
– Ты надолго уезжаешь? – забеспокоилась мать ровно настолько, насколько она вообще умела беспокоиться.
– Не знаю, как пойдет, – пожала плечами Мишель и достала кошелек, чтобы расплатиться по счету. Борис задерживался, но она больше не могла его ждать, потому что боялась опоздать на важную встречу с клиентом. – Да, мам, я тут подумала. Все это такая ерунда… Надо бы мне помириться с отцом. Как-то глупо все получилось…
Мишель словно на бегу сказала эти слова и сама удивилась. Ведь мимоходом она назвала глупостью все, что произошло в ее жизни за последние десять лет. Глупо, что она стала одним из самых модных декораторов Москвы. Глупо, что личная жизнь ее так и не сложилась. Глупо, что за эти годы она превратилась в жесткую, деловую женщину. Красивую, но, судя по личным результатам, не особенно привлекательную для мужчин.
– Мишель, я знаю, ты страдаешь… – высокопарно, как на сцене, начала Светлана Петровна.
– Мама, прошу тебя, – поморщилась Мишель, которая терпеть не могла театральные приемы в реальной жизни. – Я абсолютно не страдаю. Просто я скучаю по отцу. Особенно в последнее время. Может, старею.
Мишель иронично улыбнулась, достала тысячную купюру из кошелька и положила в темно-коричневую кожаную папку со счетом.
– Мишель, я, наверное, должна была тебе сказать об этом раньше, – Светлана Петровна снова начала нервно теребить кольца. – Я думала сказать тебе после дня рождения. Но раз ты уезжаешь… Да и Бо´рис считает, что ты уже большая. Даже не знаю, как начать. Я даже пыталась написать тебе письмо, но в письме так глупо все получается.
– Мама, что случилось? Ты заболела? Господи, ты можешь хоть раз в жизни не тянуть и сказать все так, как есть? Без всех этих увертюр?
Мишель даже побелела от страха и ярости, ей захотелось схватить мать за плечи и встряхнуть.
Светлана Петровна сжала руки так, что захрустели пальцы, и закрыла глаза. Потом быстро их распахнула, сверкнув синими «льдинками», и громко произнесла, почти пропела:
– Мишель, твой отец умер. Еще два месяца назад.
У Мишель под ногами качнулся пол. Но когда, спустя секунду, он вернулся на место, она испугалась еще больше, решив, что мать сошла с ума. Не может человек, находясь в здравом рассудке, громко «пропеть» на все кафе: «Мишель, твой отец умер».
– Мама, я видела его вчера по телевизору в светских новостях, – выдохнула Мишель.
– О, боже, это какой-то кошмар! – воскликнула Светлана Петровна. – О, Бо´рис! Как хорошо, что ты пришел. Я ничего не смогла ей объяснить. Я говорила, что не надо вообще поднимать эту тему.
Борис приветливо улыбнулся Мишель, сел за стол и придвинул к себе чашку с уже давно остывшим чаем. За несколько лет, которые Мишель знала его, он ничуть не изменился. Все те же тщательно уложенные с помощью бриолина волосы, яркая рубашка с белым, чуть приподнятым воротником и непременно шейный шелковый платочек, позволяющий всегда выглядеть аккуратно и по-пижонски. Таким друг матери был всегда. Судя по всему, в его жизни произошла только одна перемена – из Бориса он снова стал Бо´рисом.