Ярче, чем солнце - страница 41
Спустя несколько дней один из врачей, подойдя к его койке, сказал:
— Мистер Макдафф, полагаю, с ваших глаз можно снять повязку: этот срок указан в письме наших европейских коллег, которое вы привезли с собой.
— Хорошо, — ответил Дилан, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Чьи-то заботливые руки осторожно размотали бинты, потом он поднял веки, и в глаза ударил свет!
Слава Богу, он видел! Должно быть, не так хорошо, как прежде, но он не ослеп! Он сможет увидеть улицы Галифакса, гавань и… Миранду, если она, конечно, захочет этого.
— Вы видите?
— Да. Правда, не очень четко.
— Думаю, постепенно зрение полностью восстановится. Я очень рад за вас! — с искренней теплотой ответил врач.
Дилан перевел на него взгляд и через минуту осознал, что перед ним отец Миранды.
— Мистер Фишер?
— Да, это я. — Доктор смотрел на него доброжелательно и с сочувствием.
— Как… поживает мисс Фишер? — запинаясь, произнес Дилан.
— С ней все в порядке, хотя все мы очень переживали за вас, пока вы были на фронте. Потом вы перестали писать, и моя дочь не находила себе места. Кстати, сожалею о кончине вашего отца — в его лице город понес большую утрату.
— Благодарю вас. А мисс Фишер знает, что я здесь? — спросил Дилан, и Колин ответил:
— Нет, я ей не говорил. Я решил дождаться момента, когда вы сами захотите с ней встретиться.
Поскольку Дилану почудилось, что слова мистера Фишера прозвучали со странной осторожностью, он решился промолвить:
— Я знаю, что выгляжу не так, как прежде. Но я еще не видел себя. Вы можете принести мне зеркало?
Ему показалось, что доктор желает оттянуть этот момент.
— Ваши раны болят?
— Пока мне было больно, я получал морфий. Сейчас меня ничто не беспокоит. Однако я чувствую, что мой облик стал другим. И на ощупь левая половина лица совсем не такая, как правая.
— Вы сильно похудели.
— У меня нет аппетита. Так вы позволите мне взглянуть на мое отражение?
Тяжело вздохнув, мистер Фишер попросил медсестру принести зеркало.
Взяв в руки круглое стекло, Дилан посмотрел в него так, как взглянул бы в лицо судьбе.
Увидев себя, он оторопел. Его лицо состояло из двух половин. Правая была совершенно нормальной: гладкая кожа, благородный лоб, изящный очерк губ, прямой нос. А вот левая отражалась, словно в кривом зеркале: неровная багровая поверхность, язвы и струпья.
Судьба, словно в насмешку, показывала ему, каким он был и каким он стал.
Лоб Дилана покрылся испариной. Ему захотелось куда-нибудь убежать, забиться в укромное место, а еще — содрать с себя маску чудовища. Но от себя не убежишь, и дарованный Господом Богом лик человек изменить не в силах. Это способна сделать только война или несчастный случай.
— Вы живы, главное, вы живы! — убежденно произнес доктор Фишер, видя реакцию пациента.
— Да, но как же мне теперь жить! — вырвалось у Дилана, и ему тут же сделалось стыдно.
Он что, позировал для журналов? Зарабатывал на жизнь собственной внешностью? В последнее время ему часто говорили, что он — счастливчик, потому что остался жив, а не гниет в земле раньше времени. К тому же, в отличие от многих других жертв войны, он человек небедный, потому может сделать операцию на лице хоть в Канаде, хоть в Европе. Дилан мало что слышал о пластической хирургии (в те времена она только начала развиваться), но знал, что существуют клиники, в которых людям возвращают потерянную внешность.
Очевидно, отец Миранды что-то прочитал в выражении его глаз и изуродованного лица, потому что не стал успокаивать Дилана. Вместо этого он спокойно спросил:
— Я могу сказать дочери, чтобы она к вам пришла?
Дилан твердо ответил:
— Я не хочу, чтобы она видела меня таким.
И тут же понял, что вновь проявил малодушие, потому что доктор Фишер промолвил:
— Это следы войны. Они не постыдны. Все эти месяцы Миранда много говорила о вас. Все мы постоянно думали о том, живы ли вы и что с вами: и моя дочь, и моя жена, и я.
— Спасибо. Пожалуй, вы правы. Многие люди говорили, что по сравнению с другими мне еще повезло.
Доктор Фишер покачал головой, а потом произнес фразу, которую его собеседник не ожидал услышать:
— Все это только слова. На самом деле ваша судьба — это только