Ярость Белого Волка - страница 4
– А запорожцев пятнадцать тыщ чего не учел?
– Те городов брать не умеют, им лишь бы пограбить. А у нас вылазная и сидельные рати, да в каждой башне по семь пушек да по двенадцать затинных пищалей только.
– Не ерохорься, князь. Давай дале.
«Сидеть в Смоленске в осаде и государю царю не изменить ни в чем, з города не зкинуться и с ворами и с литовскими людьми не знаться. И сидя в осаде, некоторых смутных слов не затевати и в городе не зажечь, никого со стены к литовским людям не отсылати».
«Государю своему не изменить, в Литву не въезжать и землю в Литву не отводить, и что услышим из Литвы какие вести и те вести государю и государевым боярам и воеводам и дъякам и головам всяким ратным, московским людям сказывать и над ратными подвоху никакова не учинить и литовским людям и изменникам в Литву вестей никаких не носить и добра ворам литовским не хотети и во всем государю своему царю добра хотети и прямите и с Литвой битца до смерти».
«Жити посадскому за нашей порукой в государственной отчине в городе в осаде сидет и на сторожу на стены и на слуха подземные ходити и государю царю не изменити, з города, со стены не скинуться и с литовскими людьми не ссылатся, государю не изменяти».
Шеин отер рукавом пот со лба.
«И посадским старостам велити прокликати… по всем торшкам и по крестцам и по всем слободкам и по улицам, что те люди, которым по росписи велено бытии на городе со всяким боем, и те б люди стояли все сполна по своим местам и со своим боем безотступно с великим бережением по смотру, а ково по росписи на городе не будет и тому быть казнену смертью».
А спустя две недели стало совсем жарко. Поляки подошли к Смоленску.
– Не круто забираешь, боярин? – спокойно спросил Горчаков.
– Лучше сразу круто, чем потом локти кусать. Суды пусть ведут дьяк Никон Олексьевич, посадские старосты Лука Горбачев и Юрий Огопьянов. Они люди надежные и понапрасну никого не тронут.
– Где казни править, ежли чего? – Горчаков перевел почему-то взгляд на свои руки.
– У Фроловских ворот. Но там только «торговые казни» чинить. Пороть пусть порют, а вешать на людях не стоит. Не то время сейчас.
– Сегодня утром схватили Ивана Зубова.
– Вот бес окаянный. Мало ему, что в Дорогобуже полторы тысячи наших уговорил не возвращаться в Смоленск, так он еще и здесь орудует.
– Чего ему, псу, не хватает! – Горчаков сплюнул. – Ладно бы обделен чем, а то ведь богат, как Густав Адольф.
– Богат, вот и чувствует себя не должным никому. А кто еще с ним?
– Еще семнадцать дворян, стрелец и пушкарь.
– Дворян пороть, стрельца к пушке привязать…
– А пушкаря к пищали, – подхватил окольничий Горчаков.
– И чтоб со стены куски их к полякам летели. – Шеин заскрипел зубами. И тут же уже смягчившись: – Как тама Маша моя?
– Поклон тебе шлет Марья Михайловна. Ты б спроведал боярыню. А то все на тюфяки смотришь да дымом пороховым дышишь.
– Ну и любо. Ладно, стало быть, все с Марьюшкой. Ничего, Петя, времени хватит на про все. Апосля с бабами любиться будем. Ты бы Никона мне кликнул.
– Да тута он. За дверью мается. – Горчаков шагнул к порогу гридницы.
– Давай.
Высокий, сухой дьяк Никон Олексьевич, вошел, сильно сгибаясь, чтобы не удариться о притолоку. И замер, глядя поблекшими голубыми глазами на Шеина.
– А… Валяй с самого худого.
– После того как Дорогобуж отбили, дворяне и стрельцы многие поразошлися по своим поместьям. Скопин-Шуйский еще крепления просит. – Дьяк говорил занудновато, держа в голосе одну-единственную ноту.
– Дак где ж я ему еще возьму! У самого земля дыбом!
– А ведь возьмешь, боярин. Опять возьмешь и последнее отправишь. А сам тут ужом вертеться будешь. Шуйского не бросишь ведь.
– А… Так ведь он тама противу Лжедмитрия. А здесь все ж король.
– А хрен-то редьки слаще? – хмыкнул дьяк. – Али ты думаешь, коль король, то не разбойник! Бесчинствовать меньше Сигизмунд не будет оттого, что он король. Еще пошлешь, снова разбегутся. Не доверяют они бесперому и бесклюеву твому Шуйскому. Не хочут оне с ним…
– А Дорогобуж опять у поляков? – Шеин потер кулаком лоб.
– Опять, – выдохнул дьяк.