Ярость рвет цепи - страница 2

Все, что Доктор мог делать – это подвешивать к штативу все новые мешки с разноцветными жидкостями. Курт понимал, что не имел права сердиться, и все же ничего не мог собой поделать. Доктор делал все, что было в его силах, но не мог творить чудеса.

На это был способен только Спаситель.

Развернувшись, Волк направился в сторону скрипучей двери.

– Надеюсь, – раздалось за спиной, – ты не собираешься наделать глупостей, малыш?..

Курт заворчал, а потом сказал:

– По крайней мере, я не собираюсь сидеть и ждать, пока она умрет.

Ответом ему стал тихий вздох. Этот печальный звук провождал молодого Волка до самой двери, заставляя все более ускорять шаги. Он пулей выскочил в коридор и помчался к выходу.

Визит в Лазарет был обычной формальностью. И, отчасти, отвлекающим маневром. Присутствие брата не могло помочь Джейн, а только, напротив, приближало жуткий конец – пока он беспомощно ждал, когда Спаситель совершит чудо. Тем не менее, один вид страдающей сестры укрепил волю Курта, убедил, что другого выхода не существует.

Когда-то он позволил умереть своей матери. Она покинула их внезапно и тихо, будто кто-то погасил свечу. Брат и сестра были еще сопливыми щенятами пяти лет от роду. Они могли только смотреть и ждать. Но беспомощный щенок превратился в сильного Волка.

Теперь он мог кое-что изменить.

Возле выхода в Общий Зал Курт заставил себя успокоиться. Не годиться, если остальные Волки заметят его возбуждение. Они могут что-то заподозрить, и, чего доброго, попытаются его остановить. Им было наплевать на Волчицу, на ее боль и страдания. Их заботило лишь то, чтобы Убежище осталось неприкосновенным для безволосых – Священной Тайной Волчьего Племени.

В Зале было непривычно тихо. Несколько взрослых Волков беседовали за большим столом, да кучка щенков возилась с игрушками, которые родители похитили у безволосых. Огромное помещение протиралось на пару сотен метров, перегороженное через равные промежутки железобетонными сваями. Вдоль потолка тянулись металлические трубы, дававшие тепло. Вдоль стен стояла ветхая мебель, древние телевизоры, книжные стеллажи и прочий хлам, который Волки десятилетиями стаскивали в свое Убежище.

О том нелегком времени, когда Стая перебиралась сюда из соседнего района, Старейшина рассказывал страшные предания. Он сам был тогда всего лишь неразумным щенком, и, преимущественно, знал обо всех этих событиях со слов матери. Его отец, как и остальные Волки, прикрывали Стаю с тыла и флангов, а Волчицы переносили щенков в новое Убежище. С тех пор этот день почитался в Стае как День Скорби и Памяти.

Старейшина любил повторять, что причиной всех этих нелегких перемен послужила глупость одного-единственного щенка, который повадился выходить на поверхность без должной осмотрительности.

Почему-то Курту на ум лезли именно эти слова.

Мотнув головой, Волк отогнал все сомнения. Похоже, никто не собирался рискнуть своей шкурой и преградить ему дорогу. Старейшина сильно сдал в последнее время, потому как в противном случае наверняка заметил бы терзавшую Курта Страйкера боль. С другой стороны, Доктор не мог все это время скрывать свои подозрения при себе.

Стая, безусловно, сочувствовала молодым Волкам – сестре и брату, убитому горем, – однако, вероятно, никто даже в мыслях не мог предположить, на что способен разочарованный Курт.

Собственно, у него не оставалось иного выхода. Никто не предложил своей помощи, за исключением украденных медикаментов и справочников. Специальное оборудование, о котором талдычил Доктор, было чересчур громоздким, чтобы можно было попытаться притащить его сюда. Оно превосходно охранялось, потому как стоило чрезвычайно дорого. Более того, Доктор очень сомневался, что смог бы использовать все эти приборы, попади таковые ему прямо в лапы. Это говорило о том, что вместе с оборудованием следовало похитить одного-двух безволосых.

Подобное мероприятие явно не под силу одному-единственному Волку – пусть даже молодому, сильному, и крайне упрямому. Курт нуждался в помощниках, а Старейшина ни за что не позволил бы привести безволосых в Убежище. Но, даже если допустить, что чудо свершится, безволосых пришлось бы убить, а это уже противоречило Первой Заповеди…