Ярроу - страница 4

А также ребёнка может взять в «аренду» зажиточный горожанин, который за любую провинность или плохо выполненную работу, может наказать исполнителя: дать тумаков или плетей, посадить в «холодную» — яма такая, чтобы отрок ума набрался и за подобное самоуправство «арендатора» никто не сможет наказать.

Во время рассказа Ириса, все дети уже проснулись и сидели плотным кольцом вокруг меня, кто-то присоединялся к Ирису и дополнял его рассказ.

— Почему я оказалась здесь вместе с вами?

Все потупили взгляд, Ирис тоже, но ответила та девчушка, что недавно дала мне воды:

— Мама Яра, так где-то седмицу назад, наш бунтарь Васк таскал корзины с готовым хлебом во дворце эра Грува и одну корзину сумел запрятать и принести сюда в Коробку и раздать детям. Понятное дело, что это всё вскрылось, за такую провинность наказание ему назначил сам эр, на центральной площади он должен был получить 20 ударов плетьми, а после такого никто не сможет выжить. Вы бросились в ноги стражникам и те вас за неповиновение эру Груву, а точнее за причинение препятствия наказанию побили при всех на площади и били жестоко, — сквозь слёзы закончила малышка.

— Вы пролежали здесь несколько дней в горячке, а вчера под вечер вы как-будто перестали дышать, — добавил Ирис, — я от страха начал вас трясти, и вы проснулись, — с облегченным вздохом прошептал ребёнок.

Мне подумалось, что именно в тот момент мама Яра и померла, а в ее тело какие-то силы поместили меня.

— Где сейчас Васк? — спросила я.

— Он в холодной, плетей ему дали, но не 20, а 10, эр Грув посчитал, что вы вдвоем разделили наказание.

«Как справедливо, мать его» — подумала я, и, будь моя воля, этому эру не поздоровилось бы.

— Дети, а есть возможность нам всем отсюда выйти?

— Есть такая возможность, — снова заговорила девочка, — заплатите штраф за себя, и вас скорее всего отпустят. Но это будет решать эр.

— А вас как спасти? И как тебя зовут?

— Я не знаю, мама Яра. А зовут меня Цвета.

Я решила познакомиться со всеми детьми, а было их в комнате человек десять. У всех только имена, фамилии они получат только в 18 лет.

А как нам выбраться отсюда я не знала, но точно была уверена, что врач-хирург с огромным стажем нигде не пропадёт, найдет работу в любом мире, тревожно только за мои руки, если они не «чувствуют», то хирургом мне не быть, но до этого нужно еще дожить. Тут снова послышались чьи-то тяжёлые шаги за дверью, лязгнул замок и в помещение вошел давешний стражник:

— Малышня, на выход, сегодня уборка улиц, весна — время собирать конские «яблоки», — отвратительно заржав, он обратил взгляд своих мутных глаз на меня, — и ты тоже вставай, хватит валяться, тебя ждут в доме Правосудия. Все на выход за мной, да поживей!

Дети помогли мне подняться, кто повыше и посильнее обступили меня с двух сторон и с их помощью я начала своё мучительное следование за стражником.

Коридор ничем не освещался, хотя по бокам висели факелы, скорее всего их использовали в темное время суток. Шла я медленно, но не как черепаха, не знаю с чем это связано — есть у меня подозрение, что те ушибы и синяки, нанесенные этому телу во время моего переселения, чудесным образом уменьшились, иначе я не могу объяснить, как я вообще могу переставлять ноги, а также за ночь уменьшилась боль в треснутых рёбрах. Судя по рассказам детей, били это тело нещадно. Но боль была, она никуда не делась, просто по сравнению с тем, что я чувствовала во время пробуждения и с тем, что я ощущала сейчас — две абсолютно разные боли.

Стараясь отвлечься от мыслей о состоянии моего нового тела, я смотрела вперед — на свет в конце коридора. Как странно, оптимистично прозвучала фраза, очень надеюсь, что так оно и будет — позитивно и светло.

Выйдя во двор, я зажмурилась от резко ударивших по глазам лучей яркого солнца. Контраст от темной комнаты и еще более мрачного коридора был слишком сильным. На глазах выступили слезы, мне понадобилось несколько секунд, чтобы проморгаться и увидеть, куда меня вывели. И тут я поняла, почему это место называется Коробка.