Ястреб из Маё - страница 72

стр.

Он выпустил дверную ручку и начал медленно расхаживать по комнате, как если бы важность сообщенной новости сразу утвердила его право на пребывание здесь.

— Да, понимаешь, в Швейцарию, как-никак, это — совсем другое дело… Буду готовиться к экзаменам и работать в магазине религиозных книг…

Он остановился, потеряв интерес к продолжению этой полулжи перед слушателем, на которого она явно не производила впечатления и который все с тем же ошалелым выражением по-прежнему смотрел ему прямо в глаза.

— Ладно, теперь ты знаешь достаточно. Так что же ты хотел мне сказать? И перестань ты ахать…

«Могу присягнуть, что он абсолютно ничего не понял из того, что я ему говорил». Он посмотрел на брата, как на неодушевленный предмет, надо бы наконец уразуметь: никогда не удастся ему удивить этого невежду. И все же это такая удача; мстительно огорошить в первую очередь того, кто знал нас еще тогда, когда мы пребывали в ничтожестве.

— Вот оно что, — сказал Абель, далекий от всех этих проблем. — Вот оно… — Он стукнул себя кулаком по лбу, прищелкнул языком, открыл рот и, набрав воздуху, крикнул, как если бы между его жестами и мыслями был полный разрыв: — Там, внутри… у нее…

— Незачем орать, я ведь не глухой…

Абель вновь повторил то же самое, постучал себя по лбу, щелкнул языком, разинул рот, но на этот раз уже потише повторил — Там, внутри… у нее…

Загипнотизированный таинственным образом мышления этого первобытного существа, Жозеф, при всем своем нетерпении, сразу не реагировал, как бы переняв неповоротливость мыслей брата. «Если деревья размышляют, — подумал он флегматично, — то это, наверное, вот так у них и происходит».

— Почему, что она такого делает?

Что она такого делала? Подп расскажи! Началось это как-то вечером. Вернувшись, он нашел ее возле очага, словно бы оглохшей. «Эй, мать…» (Он поднялся, потряс Жозефа за плечо, чтобы лучше изобразить драматичность происшествия.) «Что с тобой?..» Ни гугу. Не шевелится, не отвечает, чисто дерево. Потряс ее этак… (трясет Жозефа). «Ну чего, чего, ну чего?..» Потом заговорила, схватилась за голову: «Не знаю…» В тот вечер она еще, как всегда, похлебала супа и вдруг — на тебе! Раньше-то она ложилась последней, а тут, ни слова не говоря, залезла в постель, все побросала — ложка в тарелке, стол не убран — все как есть. Назавтра день только занялся, она уже была в кухне и готовила ему в дорогу корзинку, как будто ничего и не случилось.

— И она ничего тебе не сказала?

— Ничегошеньки! Ничегошеньки!

Он спросил, как она себя чувствует, а она на него посмотрела — сам знаешь как! Он и не стал к ней приставать. Но все пошло не так, как раньше. В пылу рассказа он вновь начал орать и, изображая происшедшее, тряс брата, как все малоразговорчивые люди, не доверяющие силе слова.

— Целыми часами, понимаешь, сидит молчком да смотрит в огонь, как в пустоту… А заговоришь с ней, она эдак-то дурно глянет… Будто обворовали ее до нитки…

— Надо позвать доктора, — резко оборвал Жозеф брата, как набедокурившего ребенка, который выболтал лишнее. — Само собой визит оплачу я…

Кабы только это! Иногда она исчезает, и невозможно добиться куда. А то строит возле дома каменные башенки, напихивает туда солому и поджигает, подумать только…

— Ладно, ладно, решено, — сказал, все более возбуждаясь, Жозеф. — Я приеду. — Он открыл дверь. — Завтра. Приеду завтра. Скажи ей, что я приеду завтра.

Он проводил брата до ограды, молясь Вседержителю, чтобы благотворительницы не столкнулись с ними. Абель явно не спешил уходить. Он встал, широко расставив ноги, посреди тротуара и для вящего удовольствия крутил цигарку.

Жозеф, нервничая, осматривался по сторонам:

— Ладно, иди, до завтра; мне пора за дело. А главное, не забудь — понимаешь: ни слова по поводу Швейцарии.

Он закрыл калитку и пошел к дому. Войдя на крыльцо, оглянулся: Абель все еще стоял у калитки, метрах в десяти, не дальше, растерянный, неподвижный, цигарка прилипла к губе, вислые усы — огородное чучело, да и только; уставившись на крыльцо, он весь сбычился, что свидетельствовало о предельном умственном напряжении. Можно было пари держать, что он все еще пережевывает загадочное сообщение брата, загадочное и ошеломляющее: даже цигарка так и осталась незажженной.