Ястребиная бухта, или Приключения Вероники - страница 4

— Грустно, да? Мне тоже. Обнял ее, покачивая, как ребенка, и она расплакалась, уже от счастья, что он понимает, даже когда она и не говорит ничего. Хоть и грустно, но — счастье. Ника тогда заснула в его руках, отчаянно надеясь, что все утрясется, не может не наладиться, ведь он такой сильный, и оба они так хотят счастья недавним щенкам, у которых была ясная, высвеченная жарким солнцем дорога. Но ничего не наладилось, хотя на крыше пиратской веранды величаво крутился, хлопая на радостном ветру, белый тугой парус. А под навесом толстое основание мачты, укрепленное в тяжелом диске, тоже вертелось, крутя на себе сушеных рыб и низки розовых раковин. Оба делали парус. Но после Марьяна сказала, что следующим летом работать не будет. Стояла, крутя пальцами конец толстой черной косы и Ника подивилась тому — какая она выросла, всего лишь за одно лето. Невысокая, тонкая, с крепкой маленькой грудью, с пылающими смуглым румянцем щеками и темными, как черный виноград, глубокими глазами.

— Уедешь? — спросил Фотий, вытирая ветошью промасленные руки, — учиться? Или замуж собралась? Та задрала маленький, с ямочкой, подбородок:

— Дома буду. А то там вообще скоро — помойка. Фотий кивнул. Кидая тряпку, поискал глазами Пашку, и Марьяна усмехнулась, пылая глазами. Ника опустила голову над тазом, полным винограда. Ощипывала ягоды и складывала их в миску — на варенье.

— Он тебя обидел? — негромко спросил Фотий, — может, все-таки скажешь, в чем дело? В тишине стало слышно, как в бухте кричат дети — в доме еще жили отдыхающие, две семьи, которые приехали от Мишани.

— Обидишь ее, — раздался от входа звонкий Пашкин голос, — как же!

Ее…

— Заткнись, — тяжело велела Марьяна. И повернулась уходить, отшвыривая за спину косу.

— Помолчи, — сказал и Фотий. Пошел рядом с девушкой мимо сына, и Ника услышала, как за фестонами рыбацкой сети, закрывающей стены веранды, он говорил, удаляясь:

— Если надо помочь, скажешь, поможем. И нам, ты уж помоги, ладно?

Зимой надо, чтоб тут были люди, а некому, когда Паша уедет… Марьяна что-то отвечала, уже неслышное. А Пашка вошел, встал, подпирая столб и независимо насвистывая. Нике очень хотелось, так же, как Фотий, спросить у него — ну может, скажешь, что случилось-то. Не решилась. Только быстро глянула исподлобья на гибкую фигуру в совсем уже вытертых старых шортах. Пашка поймал ее взгляд, и она безнадежно подумала — снова начнет выпендриваться и строить из себя… Но он ответил на ее невысказанное:

— Я потом расскажу. Тебе. Ты может, лучше его поймешь. Потом, ладно? И она в очередной раз подивилась, какие же они похожие с отцом.

Тоже читает взгляды, и кажется ему, так и надо, так делают все. Услышал шаги отца, снова засвистел, будто ему все до лампочки.

— Ну? Согласилась? Я до Нового года побуду, а дальше уже с ней хороводьтесь. И не дожидаясь, когда отец ответит, пошел в яркий сентябрьский свет, изгибая загорелую спину и будто танцуя слегка при каждом шаге.

Шуба давила на грудь и мешала дышать — воротник наползал на лицо, старая овчина щекотала нос. Ника поворочалась, снова проверила время на кукушкиных часах. Уже можно идти. А стала согреваться и неохота.

Просто поставить бы чайник, напиться горячего и снова лечь, только стащить, наконец, штаны и надеть вместо них мягкие шерстяные. Но все равно придется идти — выключить котел. А тогда лучше и в сауну на полчасика. Она вздохнула и с тяжелой головой села, откинула надоевшую шубу. Так странно — еще в сентябре спать было жарко, окна нараспашку, за сетками бодро зудели комары, а простыня казалась железным раскаленным противнем. И вот уже — носки толщиной с валенки, свитера, шуба эта дурацкая — востребована целыми днями. А не успеешь оглянуться — снова придет зной, и снова все голые и коричневые.

— Хватит зубы заговаривать, — грозно сказала себе Ника и встала, потянувшись так, что спина сладко заныла, — вперед! И вниз!

В неостановимых просветах облаков мигала обгрызанная луна, и на плитках появлялись и исчезали тени. Ника прошла мимо закрытого входа в пиратскую веранду, спустилась на две ступеньки к узкой двери, радуясь, что ветер утих и уже не ярится злобно, а налетает порывами, правда, теперь сыплет из жидких туч пригоршни легкого колючего снежка. Ну, что — март, такая вот у нас на юге смешная весна… И, не успев открыть дверь, замерла, чутко прислушиваясь, и мгновенно покрывшись ледяным липким потом, под толстым свитером. За воротами кто-то стучался, вскрикивал, затихая, и стучался снова.