Язык птиц - страница 22
И для преданных жизнь — лишь преграда для блага,
Словно путь пресекли им глубины оврага.
Тот един лишь, кто душу и тело забыл,
Ум, безверье и веру всецело забыл.[99]
Пламень верности жизнь и вселенную губит,
И бесчестье, и веру — все тленное губит.[100]
Тот, кто верен, не знает ни славы, ни срама,
Отрешен от людей, отрешен от ислама.[101]
1040 Верность издавна страсти и тяготы жгли,
Словно молнии, жгущие тело земли.
Кто был верен и в страсти был предан мученьям,
Смертный час ему будет от мук избавленьем.
Кто к кумиру любви устремленье имеет,
Для него разве горе значенье имеет?
Верность в мраке ночей рдеет пламенем бед,
Скорби мира дают ей немеркнущий свет.
Скорбь и горе — то пламенной страсти примета,
А без них сердце радостью мук не согрето!»
1045 О слагающий песнь! Спой нам горестным ладом!
Кравчий! Счастье мне будет губительным ядом![102]
Чашу горя мне дай и недуг подари,
И душе участь горестных мук подари!
Выпью чашу — и жизнь свою разом забуду,
Веру в бога, рассудок и разум забуду.[103]
Дом неверия лучшим из мест я признаю,
Повяжу я зуннар, даже крест я признаю.[104]
Захмелев в кабачке, позабуду я честь
И, спаливши Коран, стану идолов честь.[105]
1050 Я в чертоге любви свою веру порушу,
От стыда и от чести избавлю я душу.[106]
Буду в колокол бить непотребным я звоном,[107]
Перед идолом ниц, дам я волю поклонам.
К пояснице своей повяжу я зуннар,
Изойду болтовнею, веселием яр.
ПРИТЧА
Шейх Санан был в чести у благого порога,
Тайн невидимой сущности ведал он много.[108]
Средь святых и святейших он жил у Каабы,[109]
Его святость с пророками спорить могла бы.
1055 Он в народе столпом благочестия слыл,
Шейхом шейхов священной Каабы он был.
У дверей его — шахи, как нищие — кругом,
Было лестно им, если он звал их к послугам.
Все молитвы его за скорбящих в печали
Сонмы ангелов, руки воздев, привечали.
Лик желанный — мечтаний и дум существо —
Рдел сиянием в зеркале сердца его.
С ним мюридов — четыреста, сутью и с виду
Джунаиду под стать и сродни Баязиду.[110]
1060 По величью он выше высот небосклона,
Милосердьем — превыше предвечного трона.
Если мир почернел бы от дыма и бед,
От молитв его вмиг возгорелся бы свет.
А для тех, кто спознался с лихою напастью,
Он молитву прочтет — и не быть их несчастью.
Все реченья его — дар пророчеств небесных,
А свершения — плод откровений чудесных.
Лишь помыслит о чем-нибудь — сбудется враз,
Небывалое в быль превратится тотчас.
1065 Как-то раз ночь за ночью ему сновиденье, —
Потерял он покой и лишился терпенья.
Он проснется и молит защиты и крова,
А закроет глаза —тот же сон ему снова:
Будто в чуждой стране он бредет наобум,
А потом узнает, что страна эта — Рум.[111]
Там забрел в монастырь он и вдребезги пьяным
Стал молиться под стать бывшим там христианам.[112]
Сон маячил пред ним неотвязною тайной,
И решил он: беда эта — знак не случайный.
1070 Всякий жребий — притон ли, святыня святынь —
Предначертан судьбой, как ни брось, как ни кинь.
Значит, надо в те страны скорее сбираться,
Если рок повлечет — не робея, сбираться.
Раз уж мне этот край предуказан судьбою,
Что со мной ни случится — я связан судьбою.
Поразмыслил о деле он: как ни верти,
Видит — выхода нету и надо идти.
Вот пошел он, как путник, к священным оградам,
Сотню раз обошел их прощальным обрядом.
1075 Обходя, предавался он горестным думам,
И пошел он в предел, называемый Румом.
И узнали сподвижники шейхов обет,
И пошли они в странствие шейху вослед.
Так и шли они — праведник подвигов славных
И четыреста присных — мужей достославных.
В сердце шейха запали тревога и смута
И губить его стали жестоко и люто.
Каждый миг приносил ему тяготы дум,
И от них непрестанно бывал он угрюм.
1080 И друзья перемену в нем ту распознали,
И печаль, и его маету распознали.
И решили вопрос обратить к нему чинно, —
Им неведомо было, в чем грусти причина.
На вопрос их — от шейха ни слова в ответ,
И от этого было немало им бед.
Прямо к цели за ним они следом шагали,
Да не к цели — к бесчисленным бедам шагали!
И пока они шли в ту страну вереницей,
В сердце шейха тревоги вздымались сторицей.
1085 Миновали они много мест и дорог
И увидели вдруг необычный чертог.
Купола его — ровня небесному своду,