Йозеф Чапек — прозаик и поэт - страница 6

К жанру прозаической баллады Йозеф Чапек обращается вслед за своим братом (оба они, кстати, изображены в «Тени папоротника» как проезжие туристы, вышедшие на минуту из автомобиля; рассудительный курильщик, вспоминающий о «зеленом мхе» своего детства, — Йозеф; одержимый страстью фотолюбитель — Карел). И так же, как К. Чапек в «Балладе о Юрае Чупе» («Рассказы из другого кармана», 1929), он и сохраняет и нарушает традиции народной баллады. Оба писателя видят поразительную красоту» и «величие» (К. Чапек) в мифологизации действительности народным сознанием, что и составляет в их понимании лирической баллады. «Господь повелел мне; убей Марину, в нее вселился злой дух» — объясняет закарпатский крестьянин Юрай Чуп причину совершенного им преступления (между тем тут, видимо, не последнюю роль сыграли доллары, которые убитая им сестра получала от мужа Америки). В религиозно-мифологическом сознании живо представление о высшей справедливости: преступник не может избежать господней кары. И тщедушный Юрай Чуп идет в пургу через горы, чтобы покорно отдать себя в руки правосудия. Рудольф Аксамит и Вашек Кала пытаются уйти от заслуженной кары и даже до конца не сознают себя преступниками. Это уже люди иного склада, иной психологической формации. И все же в их сознании реальные причины совершенного ими преступления, страх перед реальной неизбежностью наказания отступают на задний план, а главными силами, решающими их судьбу, становятся порождения их фантазии: убитые ими лесник и жандарм, «идеальная» возлюбленная Руды Валерия, оживающий, одухотворенный лес и т. д.

К жанру прозаической баллады Йозефа Чапека привел интерес к «периферийному», примитивному, «скромному», дилетантскому искусству, нашедший отражение и в эссеистике обоих братьев (книга К. Чапека «Марсий, или По поводу литературы», 1931; книги Й. Чапека «Самое скромное искусство», 1920; «Мало о многом», 1923; «Искусство первозданных народов», 1938). Но если К. Чапек, стремясь «добывать» подлинное искусство из «кича», «лубка», смело экспериментировал, модернизируя «древние традиции» (в «Балладе о Юрае Чупе», например, в нарушение балладной традиции повествование ведется от первого лица), то Й. Чапек, оставаясь современным писателем, как бы намеренно уходит в глубь веков, к истокам литературных традиций. В «Тени папоротника» он сохраняет эпическую основу баллады, ее протяженность во времени, ее кольцевое построение. Но и он модернизирует законы жанра, усиливая лирическую окраску повествования и широко используя несобственно-прямую речь. В «Тени папоротника» присутствует образ повествователя (порой даже прямо обращающегося к читателю). Вместе с тем вся повесть написана как бы от лица героев. Причем не только Рудольфа Аксамита и Вашека Калы. Это, к примеру, и жена лесника, тревожащаяся за судьбу мужа, и некий коллективный голос сельской округи. Оба браконьера заранее угадывают его, как бы реально его слышат и приноравливаются к нему в своем поведении. Но это опять-таки не только объективные, отгороженные от автора голоса персонажей. Говоря или, скорее, думая от их лица, автор вносит в их несобственно-прямую речь собственную интонацию, приписывает им собственное, подчас чисто художническое видение мира.

Все эти поиски во многом сближают Й. Чапека с творческими исканиями Владислава Ванчуры, в то время одного из крупнейших чешских прозаиков коммунистической ориентации. Причем подчас Й. Чапек опирается на его опыт, а иногда и предвосхищает его будущие произведения (так, в «Тени папоротника» появляется мотив замка рыцарей-разбойников, о которых В. Ванчура расскажет читателям в романе-балладе «Маркета Лазарова», 1932). С Ванчурой и его другом Карелом Новым, автором ряда прозаических произведений балладного типа («Мы хотим жить», «Баллада о чешском солдате»), Й. Чапека сближает и тема пути, странствия, бегства. Впервые эта тема появляется у него еще в раннем рассказе «Незатухающий огонь». С нею связан задуманный и художественно реализованный именно Й. Чапеком образ Бродяги из комедии «Из жизни насекомых». Собственно, сюжет «Тени папоротника» и составляют различные встречи на пути двух беглецов. С одной стороны, Рудольф Аксамит и Вашек Кала, первый — эгоистичный и озлобленный, второй — наивный и мечтательный, встречаются с посланцами «законного», цивилизованного, подчиняющегося извечным нравственным установлениям мира. Встречаются Аксамит и Кала и с изгоями человеческого общества, своеобразными пленниками леса, предвещающими главным героям повести зловещий, трагический исход их судьбы. Наконец, они встречаются с посланцами леса, природы, законы которой они преступили так же, законы человеческого общества. Но есть на их пути и другие встречи. Встречи духовного, умственного порядка. Руда и Вашек словно бы заново совершают весь свой жизненный путь от рождения до смерти. Причем автор заставляет их задумываться над философскими проблемами, которые с трудом «умещаются» в их мозгу и речи.