Юдифь - страница 12

В Ветилуе мое поведение сочли сначала причудой, но потом, видя, как твердо я придерживаюсь данного обета, стали говорить, что я святая и что завидна участь мужчины, о котором так будет печалиться его вдова.

При всем богатстве Манассии и уважении к его семье он не пользовался особой любовью горожан. Тем паче мой траур люди восприняли как подтверждение моей святости.

Помню, как по прошествии первого года траура Шуа попыталась меня уговорить с разрешения священников хотя бы смягчить пост. Я с негодованием отвергла эту попытку бросить тень на данный мною обет. Служанка была поражена:

— Я и не знала, что ты его так любила.

Помню, в то время строгого поста каждую вторую субботу меня навещали отец, мать и брат.

Их расстраивало то, что я не щадила себя. Им хотелось, чтобы я вернулась к обычной жизни, снова вышла замуж, обзавелась семьей.

Но из уважения к памяти моего покойного мужа они не решались прямо заговорить об этом.

И я, и мои родные ощущали, что мы все больше и больше отдаляемся друг от друга, что их причастность к моей жизни становится достоянием прошлого.

На третьем году моего вдовства в разговорах солидных мужей все чаще стало упоминаться имя Навуходоносора, царя Ассирии, и полководца Олоферна, возглавлявшего его войско.

Навуходоносор владел самым большим царством известного нам мира, но ему этого было мало. Он послал Олоферна, чтобы завоевать государства своих соседей с юга, востока и запада.

Олоферн, полководец напористый и искусный, в первый год этих войн одержал победы над тремя царствами на юге, на второй же год присоединил к ним еще два южных и одно восточное царство.

Молва о его силе, отваге и жестокости была страшнее самой смерти. Еще до того, как он собирался напасть на какое-либо государство, воины его противника уже теряли веру в силу своего оружия, а градоначальники, не пытаясь сопротивляться, открывали перед ним ворота и встречали его не как завоевателя, а как освободителя.

Таким образом, войско Олоферна от похода к походу постепенно превращалось в непобедимую рать, перед которой не в силах было устоять ни одно царство.

Безжалостный завоеватель разрушал храмы и святилища покоренных им народов, требуя, чтобы они чтили Навуходоносора как единого Бога, признавая его, смертного человека, равным Творцу Вседержителю, и это было страшнее всего.

Женщины недаром собою, что мужчины подобны детям. В их разговорах об Олоферне был заметен не ужас, но восхищение искусством полководца и силой, наводящей страх на все живое.

Толпа всегда славит победителей, даже если их дела покоятся на крови праведников, если путь к победам лежал через насилие и интриги.

Но в те дни Ассирия была так далеко от нас, что рассказы о походах Олоферна казались чем-то вроде древних легенд.

Надо признаться, что третий год моего вдовства стал для меня временем покоя и счастья, какое вряд ли довелось испытать кому-либо из дочерей Иудеи.

Без особого труда я управляла и домом, и имуществом мужа, оставшимися мне после его смерти.

Я не стремилась к умножению богатства, и Бог помог мне сохранить его.

Время изнуряющих постов и покаяния после смерти Манассии осталось позади. Я полагала, что искупила грех бесчувствия, с которым восприняла известие о смерти мужа.

У меня хватало времени и на приятные беседы, и на одинокие прогулки по своему саду, и на чтение записок знаменитых купцов, которые своими глазами видели страны чуть ли не на краю известного нам света и даже встречали людей с другим цветом кожи.

Жизнь моя была исполнена покоя и молитв. Я размышляла о гармонии и совершенстве всего доступного оку в вертограде Господнем.

Один-единственный случай ненадолго нарушил размеренный ход событий.

Поздно вечером в пятницу, накануне святой субботы, я, как было заведено, совершила омовение, вышла из купели и протянула руку за полотенцем, которое держала в руках Шуа.

— Давай я тебя оботру, — сказала она и, не дожидаясь моего согласия, стала мягкими осторожными движениями растирать мое обнаженное тело.

Мне было приятно такое выражение преданности служанки своей госпоже, и я позволила ей вытереть спину.