Юность дипкурьера - страница 5
— Чуток погодя, Володь, и сам иди на собрание.
Когда Владимир появился на поляне, заполненной рабочими, слово взял товарищ Андрей. Владимир заметил у деревьев группу «лбовцев» и больше уже ни на что не обращал внимания, захваченный речью человека, которого потом вся страна будет знать как Свердлова. Говорил он о главном, о наболевшем: о причинах поражения декабрьского вооруженного выступления, о вооружении всего парода, а не только сотен дружинников, об усилении работы в войсках, необходимости заниматься боевой техникой восстания — нового вооруженного восстания…
— Тревога, полиция!.. — прибежал с известием патрульный.
По команде Лбова дружинники с оружием в руках рассыпались по лесу цепью, давая возможность уйти другим. Выхватив револьвер, Урасов бросился туда же.
— Вернись, Володька! — услышал он голос «Матроса».
— Отходим организованно, товарищи, — гремел над поляной мощный бас товарища Андрея. — Встретимся через две версты отсюда.
— Будешь сопровождать товарища Андрея, — сказал Урасову «Матрос». — Отвечаешь за него головой!
— Володя — боевик? — спросил товарищ Андрей. — Слышал о нем. Партиец?
— Очень хочу, да по возрасту не принимают. Шестнадцати мне нету.
— Это ты, я думаю, исправишь со временем, — улыбнулся товарищ Андрей.
Очень скоро после этого разговора стал Владимир Урасов членом РСДРП — в неполных шестнадцать лет.
— Слышал, Володя, — сказала Клавдичка, — нашим троим товарищам в тюрьме грозит смертная казнь…
Как ему было не слышать — среди этих троих был его закадычный дружок Саша Трофимов,, Им была поручена экспроприация, но из-за предательства они попали в засаду. Был убит рабочий Мотовилихинского завода Обухов, трое угодили в лапы полиции, и теперь их ждет виселица.
— Из тюрьмы записка передана от товарища Андрея, — продолжала Клавдичка, — Освободить их надо. Тебе, Володя, поручается сделать пять фитильных бомб с бикфордовым шнуром и заготовить веревочную лестницу аршин на десять. Нападение на тюрьму будет во время дежурства Яна Суханека…
Суханека Владимир знал, он был руководителем ячейки революционных солдат в Ирбитском батальоне, и частенько Урасов передавал ему листовки и другую революционную литературу.
— Надо встретиться со Лбовым. Он поможет…
Когда Клавдия собралась уходить, Владимир задержал ее и, хитро улыбнувшись, достал полицейский «смит-вессон» в кобуре.
— Откуда он у тебя? — изумилась она.
— Помнишь, ты приносила мне снотворное? Ну, еще говорили, что в табак его можно подмешать? Вот, начинил им папиросы и угостил вечером Еропкипа. Ну, знаешь, городовой, который стоит на Большой Ямской…
Они пошлы вместе, впереди — Клавдия, за ней — Владимир. Пересекли пустырь артиллерийского полигона, потом вышли на скованную льдом Гайву. В лесу, отыскав под снегом малинник, двинулись от него по тропипке вглубь. Они не разговаривали. В ночном лесу стояла торжественная тишина, и потому особенно оглушительно прозвучал окрик: «Стой! Кто идет?».
— Хороший дозор у Лбова, — похвалила Клавдия.
— Еще бы! — отозвался Урасов. — Старшим унтер-офицером служил все-таки!
Их провели в землянку. При виде гостей с высоких нар к грубосколоченному столу потянулись дружинники. При тусклом свете коптилки Владимир сумел разглядеть лишь близко стоявших к нему. Некоторых из них — «Сибиряка», «Ваню Питерского», «Грома», «Фому» — он знал по совместным операциям.
— Здравствуй, Клавдичка! — весело проговорил Лбов. — О, и Володя-боевик здесь! Кто не знает, мужики, — знакомьтесь. Я его однажды на явку в слободу вызвал, надо было забрать у него взрывчатку. Так он мне отрезал: «Без решения комитета не могу», и точка… Во, кремень парень, а? А что, Володька, переходил бы ты к нам?
— Пока не об этом речь, — вступила Клавдичка. — Нужно, Александр Михайлович, из тюрьмы освободить трех наших товарищей, иначе их смерть ждет.
— Что такое тюрьма?! Мелочь… — продолжал шутить Лбов.
— Александр Михайлович… — укоризненно сказала Клавдичка.
— Да ты погоди, Клавдия! Я точно говорю — мелочь. Тут у нас зародился план захвата всей Перми! Доложи-ка комитету. Тогда о нас и в Петербурге заговорят!
…О Лбове действительно говорили позже — не только на Урале. И в Петербурге тоже…