Юность олигархов - страница 5

стр.

— Ну, здравствуй, Миша, принес? Присаживайся, — пророкотал Монстр Иванович, не выпуская изо рта папиросу. Курил он исключительно вонючий «Беломор», не иначе как из мизантропических соображений. От вечной беломорины в густой белоснежной шевелюре генерала образовалась несмываемая жёлтая прядь, а указательный и большой пальцы правой руки навеки приобрели пергаментный оттенок.

Смолковский едва сдержался, чтобы не закашляться. Из папки он достал лист бумаги и протянул его Морозову.

— Фёдор Ильич, посмотри, ты ж у нас главный бухгалтер, — генерал–полковник переадресовал бумагу генерал–лейтенанту.

Покусаев готовно кивнул, шевеля усами. Его пышные будёновские усы с лихвой компенсировали вызывающую, абсолютную пустыню на макушке.

Он внимательно просмотрел текст, сверяя столбики цифр с собственными выкладками в кожаной тетради. Зловещая тишина нарушалась лишь скрежетом ногтя Покусаева, отмечавшего, в унисон с кивком головы, каждую проверенную запись.

— Всё в порядке, товарищ генерал–полковник! — почти удивлённо констатировал факт Покусаев.

— Молодец, Миша, — Монстр Иванович пристально посмотрел в глаза Смолковскому. Тот едва заметно, краешками губ, позволил себе улыбнуться. — Исправился. Но больше не играй со мной в кошки–мышки. Я тебя всё равно сожру. Без последнего китайского предупреждения.

Монстр Иванович оглушительно захохотал, показывая роскошные, крепко вставленные зубы, которым и впрямь было под силу перемолоть с хрустом самого твердокаменного олигарха.

— И вот ещё, — Монстр Иванович стал серьёзным и закурил новую «беломорину», — все активы отныне остаются у нас. В стране, — уточнил он. — Россию, понимаешь, поднимать надо! Такая теперь установка. На самом верху, — он многозначительно ткнул прокуренным пальцем в дубовый потолок. — Да и контролировать всех вас будет полегче, правильно, Фёдор Ильич?

Покусаев согласно блеснул лысиной, но заговорил о своём, бухгалтерском:

— Залоговый аукцион по «Севернефти» назначен на пятнадцатое февраля. Конкурентов не будет. Тебе — готовность номер один.

— Давно готов, — радостно отрапортовал Смолковский. Ради столь щедрого подарка можно было и не в такие подземелья спуститься.

— Но помни, Миша, великую истину, — несколько охладил его видимую радость Монстр Иванович, — незаменимых, Миша, у нас нет! И не забывай, кому ты всем в этой жизни обязан. Можем ведь и взад родить! — с предельной лаской во взоре Монстр Иванович улыбнулся, вновь обнажая свои великолепные зубы.

Между собой они с Покусаевым подобные плановые мероприятия с вызовом «на ковёр» называли «воспитанием олигархов». Чтоб знали, кто в стране настоящий хозяин!

Смолковский криво улыбнулся, понимая, что аудиенция закончена. Он поднялся, коротко кивнул и, забрав папку, направился к двери.

— Кто не р-работает, тот не р-работает! — остановил его уже на пороге вздорный картавый голос. Смолковский вздрогнул и резко обернулся: за спинами двух генералов, на серебристом сейфе восседал только что проснувшийся и страшно довольный собой чёрный ворон. Он жёлтым глазом подозрительно и недружелюбно косил на Смолковского.

— Молчать, скотина! — приказал животному Монстр Иванович.

— Пр–рошёл на хер-р! — огрызнулся ворон, не то отвечая генералу, не то напутствуя Смолковского.

***

Производственное совещание проводили прямо в машине, по дороге к рынку. Страсти кипели, атмосфера накалялась. Даже мотор Нуровой тачки почихивал и подвывал, будто тоже нервничал и сквозь зубы матерился. Уже проскочили Садовое и храм в Хамовниках. Справа и слева проплывали многоэтажные громадины Комсомольского проспекта.

Ну не могло такого быть, просто не могло! С самого Нового года вдруг заметно снизилась выручка, хотя должно было быть ровно наоборот. Да и морозы как раз вдарили. Неужели народ успел экипироваться под завязку ещё в начале сезона? Ведь с конца ноября и весь декабрь дела шли просто на ура. С ходу мели всё — ушанки детские и взрослые, заячьи и ондатровые, женские шляпки и мужские пирожки из каракуля, которые вдруг снова вошли в моду. Особенно же хорошо брали фуражки, отороченные щипаной норкой. Эта новая модель — а ля французский полицейский — шла к любой, хоть к интеллигентной, хоть к наглой морде. Даже пижон Лёвка щеголял сейчас в такой. Отчасти рекламы ради, но больше для удовольствия.