Юность знаменитых людей - страница 41

Так как Жан-Батист страшно скучал в отцовской лавке, а невдалеке от дома, у Нового моста, всегда собирался праздный народ позевать на уличных фигляров, которые увеселяли зрителей своими грубыми фарсами, то он часто скрывался из дому, чтобы посмотреть на уличные преставления на вольном воздухе.

Когда отец замечал, что сына нет ни в лавке, ни в мастерской, то отлично знал, где его можно найти. Часто случалось, что в самом разгаре представления, когда маленький Жан с сияющей от восторга физиономией стоял в толпе ротозеев и смотрел на шутовские выходки какого-нибудь знаменитого комика странствующей труппы, — вдруг чья-то рука хватала его за ухо и не выпускала вплоть до самого порога «Павильона обезьян».

^{>Мольер.}

Тогда Жан-Батист плакал и, сознаваясь в своей лености, решал во что бы то ни стало исправиться, превозмочь самого себя и сделаться наконец обойщиком. Маленький Поклен любил своего отца; хотя он был еще очень молод, но, обладая природным здравым смыслом, он понимал, что отец его прав; он понимал также, что тратя время на посещение шутовских представлений у Нового моста, далеко не уйдешь.

Он снова принимался с превеликим усердием за счетную книгу и обойный молоток, но врожденная мечтательность и любознательность скоро брали верх над благоразумием. Перо и молоток выпадали из его рук, и он снова погружался в полное бездействие; он страшно тосковал. Отец начал наказывать его еще строже, а от мачехи ему совсем житья не было. «Павильон обезьян» стал для маленького Поклена могилою, в которой его заживо похоронили.

Темная лавка была для него тюрьмой; ремесло обойщика — каторжной работой. Жан-Батист всеми фибрами души порывался на свободу. Куда уйти, — он этого и сам не знал; он чувствовал только, что за стенами постылого отцовского дома есть какая-то сродная ему среда, в которой ему следовало бы жить; в ожидании, что все это еще как-нибудь изменится, мальчик продолжал тосковать, мучиться и конечно лениться.

В то время, как отец маленького Поклена огорчился леностью сына, не понимая его страданий и даже не замечая их, другой человек — старик, который тоже имел право на привязанность Жана-Батиста, — не только не обращал никакого внимания на его леность, но искренно сочувствовал ему.

Это был дедушка Крессе, отец покойной матери Жана-Батиста.

Хотя он нажил изрядное состояние также обойным делом, но нежное сердце старика понимало, что это дело могло быть вовсе не по вкусу маленького Жана-Батиста. Старик сам не сумел бы указать другую профессию, которую можно было бы предпочесть занятиям обойщика, но его очень трогали страдания маленького внука.

Подобно маленькому Поклену, который так любил даровые представления комедиантов у Нового моста, дедушка Крессе тоже весьма аккуратно посещал, но за деньги, представления актеров Бургонского отеля. Там блистали тогда на первом плане Бельроз, Готье, Ларгиль, Гро, Гильом, Тюрлюпен и др., которые играли между прочим первые пьесы великого Корнеля.

Дедушка Крессе доставлял иногда своему любимцу невыразимое наслаждение, а именно водил его изредка на представления в Бургонский отель. Каждый раз после этого отец Жана-Батиста замечал обыкновенно, что он еще рассеяннее, и потому совершенно запретил ему ходить в театр. Но дедушка Крессе нарушал это запрещение. Конечно, он быть может поступал нехорошо, но горе маленького Поклена очень уж огорчало его, а комедия безусловно разгоняла тоскливое настроение мальчика; при всем том Крессе был дедушка, а известно, что деды всегда балуют внучат, даже и тогда, когда они вовсе не находятся в таком печальном положении, в каком находился маленький Жан-Батист.

Дедушка Крессе нарушал, таким образом, запрещение и отец сердился не только на сына, но и на старика.

— Если посмотришь, с каким усердием вы водите моего сына в театр, то можно подумать, что вы хотите сделать из него комедианта, — сказал однажды отец Поклен, презрительно улыбаясь, старику Крессе.

— Что же… дай Бог! — возразил дед с достоинством, — чтобы внук мой сделался таким же знаменитым актером, как Бельроз!

Королевский обойщик пожал плечами и еще решительнее заявил Крессе, что он запрещает водить Жана-Батиста в театр. Но дедушка Крессе, как ни в чем не бывало, продолжал нарушать эти запрещения при всяком удобном случае; в конце концов поднялась страшная война из-за ребенка.