Юрьев день - страница 6

– Прямо как у Эйнштейна. У него тоже лифт для наглядности.

– А он в период создания теории относительности, я думаю, лифтёром подрабатывал. А затем этот штрих из его биографии выбросили. Для солидности. Мол, так и так: работал в патентном бюро. И всё становится на свои места: знакомство с новыми идеями в различных областях не могло не привести к естественному открытию.

Славка непрерывно болтал. Возможно, он намолчался перед этим.

– Итак, леди и джентльмены, это место как бы специально выбрано для космических стартов. Оно удалено от населённых пунктов и больших городов согласно требованиям международных санитарных акустических норм. Скажем, от Москвы что-нибудь на две тысячи километров, от Ленинграда на две тысячи пятьсот, от Владивостока порядка пяти тысяч. Правда, не знаю, согласовано ли это место с Лигой защиты животных, потому что водятся тут суслики, тушканчики и прочие пресмыкающиеся, а также пауки, фаланги, они же сольпуги, они же бихорхи.

Они шли, а над головами их разливалось сияние люминесцентных ламп, от которого масляно блестело шоссе.

– Это место, высоко поднимается над уровнем моря, а поэтому свободно от туч или облаков и как бы самой природой создано для космических стартов. А вообще, – переходя на обычный тон, добавил Славка, – довольно паршивое место, и почему тут площадка, хоть убей, не пойму?

– Удобно для выведения, – пояснил Маэстро.

– Чёртова пустыня: песок да глина. Я вот считаю, что не запуски, а эти здания – подвиг. И всё здесь привозное: кирпич, стекло и последняя пуговица. Кругом песок, но, говорят, и он негоден для строительства, а строительный возят издалека. Теперь тут ничего, комфорт. Ты бы раньше посмотрел.

– Да, совсем забыл, – спохватился Маэстро. – Я тебе посылку привёз и письмо.

– За такие вещи полагается канделябром. Поторчишь тут с моё, начнёшь понимать, что такое письмо.

– Послушай, Юра, Здесь прямо-таки для тебя написано, – не унимался Аркадий Взоров, листая журнал. – Ответы читателей на анкету: «Моё представление о браке». Опрос читателей в возрасте от пятнадцати до тридцати.

– Не буду слушать. Сам прочту, – огрызнулся Маэстро.

– Какого мужа хотят себе девушки? – начал было Аркадий Взоров, перевернул страницу, замолчал и посмотрел на остальных.

– Читай, – скомандовал Вадим.

– Во-первых, интеллигентность, искренность, затем трезвость. И не нужны им твои формулы, Маэстрик. Девушки не разбираются в формулах. Чего ожидают юноши? – продолжал Взоров. – Искренности, интеллигентности, верности, скромности, красоты… У девушек трезвость на третьем месте, у юношей на тридцать втором… Посмотрите, как Славка выкаблучивается.

Отсюда издалека разговор Славки с хорошенькой темноволосой девушкой в форме ГВФ напоминал забавную пантомиму. Он то размахивал руками, то прятал их в карманах плаща. Но и тогда, словно пытаясь сохранить движение, покачивался на каблуках, и голова его двигалась точно на шарнире. А она устойчиво, как идол, сидела за своим справочным столиком, и со стороны их взаимоотношения напоминали танец щуплого и темпераментного холерика с меланхолически неповоротливой партнёршей.

– Ничего девочка, – произнёс Чембарисов, имевший осоловелый, заспанный вид, и тут же, прикрывая смущение, сделал зверское лицо, выпятив челюсть и выпучив глаза.

– Ничего, по-твоему? – с весёлостью в голосе отозвался Вадим.

– А что? Ничего, – пробормотал Чембарисов уже без прежней уверенности.

– Не втаптывай в грязь свои идеалы, – вмешался Аркадий Взоров. – Она действительно хороша и знает цену себе. А если забудет, ей тотчас напомнят. Вон сколько их с дурацкими вопросами у её справочного столика. А она думает, наверное, отчего мужчины такие глупые? Может, в жизни не видела она умного мужчину. Понимаешь, ни разу… Ты бы сходил, Маэстрик.

– Я протестую, – сказал Маэстро.

– Тоже мне, протестую, – передразнил его Вадим. – Прошу всех отвернуться. Особенно Зайцева. Претит ему, видите ли, полигонное воздержание. От первой встречной женщины ошалел.

«Шутят, – подумал Маэстро, – пусть шутят. Оттого и шутят, что на душе у них кошки скребут. Коррекция будет без них. Но почему? Служебные ведь самолёты – всепогодные. Вот они здесь, а он летит себе в безмерной пустоте, их голубчик, удивительно сложный и одновременно одноразовый, на один полёт. И получается не по-людски: приучат, заставят сердцем прикипеть, а привяжешься, отберут.