Юрг Иенач - страница 32

— Да, да, божественный глагол поедет со мной! — вмешался шалунишка, как видно отгадавший предмет разговора. — Но сперва пускай выучит меня всем языкам, чтобы я на всех на них мог командовать!

— А кем ты, собственно, хочешь быть, Рудольф? — спросил господин Вазер, стараясь выручить учителя из неловкого положения.

— Генералом! — выкрикнул мальчуган и спрыгнул со скамьи.

Судно как раз миновало водные ворота шлюза и подошло к причалу…

Вскоре господин Вазер вернулся к обычным занятиям и снова изо дня в день сидел в канцелярии кантонального совета; но дела политические уже не были для него пустыми формулами, упражнением для находчивого ума, теперь в нем утвердилась уверенность, что при этом на карту ставится благоденствие народов, — недаром он взглянул в грозный лик действительности.

После путешествия молодого человека в Граубюнден и спасения его во время вальтеллинской резни, ужаснувшей все протестантские земли, в родном городе к нему стали относиться куда как уважительно. И в одно воскресное утро, сидя в церкви, как всегда, позади бургомистра, он услышал из уст главы цюрихской церкви, при сочувственном внимании присутствующих, следующие щекотливые для его скромности слова:

— Трубный глас облетевшей мир молвы оповестил вас всех о страшной жертве, принесенной католиками на алтарь фанатизма и залившей кровью одну из союзных с нами земель. Шестьсот наших братьев-протестантов погибли от меча, на волнах покрасневшей от крови Адды качаются их поруганные тела, а изувеченные останки других Лежат непогребенные в полях, и воронье с карканьем носится над своей богопротивной пищей. Но и среди всеобщей гибели всевышний хранит своих избранников. Возблагодарим же его, возлюбленные братья, ибо он явил нам пример тому в лице нашего согражданина, который присутствует здесь здравым и невредимым. Господь сохранил ему жизнь, через посредство человеческого его разума и отваги, как видно, уготовив ему высокий удел.

И начальство Вазера после его путешествия ожидало для себя большой пользы от толкового и осведомленного в граубюнденских делах молодого дипломата. К мнению его прислушивались, и преимущественно его искусному перу были поручены официальные сношения с граубюнденскими властями, как и секретная переписка с цюрихскими уполномоченными, посланными в этот злосчастный край. И мертвые буквы донесений, раз за разом поступавших из Кура, волновали теперь его растревоженную душу еще более, нежели занимали его проницательный ум. Между строк вставали мужественные лица гордеца Планта, пламенного воителя Иенача, холодного фанатика Блазиуса Александера, и ему становилась яснее природа этого неукрощенного, непримиримого племени, с виду бесстрастного, но пылкого душой, самозабвенно любящего свою буйную свободу.

Часто, сидя в одиночестве за письменным столом, он невольно уносился мыслями в прошлое. Снова стоял он в Бербенне перед горящим домом, видел, как его школьный товарищ выносит из пламени поникшую ему на плечо и под бледным ликом смерти все еще прекрасную жену, видел, как неутомимо и безмолвно, не останавливаясь ни на миг, шагает он впереди всех по опасным горным тропинкам, среди зияющих трещинами ледников, и, наконец, так же молчаливо опускает свою ношу на кладбище в Викосопрано, чтобы похоронить ее в граубюнденской земле. Генрих Вазер все крепче утверждался в своей уверенности, что пламя, пожравшее кров граубюнденца, по-прежнему скрытым неугасимым огнем мщения горит в его груди; лишь железная воля до поры до времени сдерживает этот огонь; когда Юрг без единой слезы стоял над гробом своей Лючии, он вместе с ней хоронил и юношескую беспечность, и все добрые чувства, и, быть может, даже простую человеческую жалость. Недаром сердечное сочувствие Вазера не достигло цели, не встретило ответного отклика. Иенач точно окаменел, и последние, чуть ли не единственные за всю дорогу слова, которые он произнес, прощаясь с другом в Сталле, долго тревожили слух Вазера, как зловещий обет.

— Ты еще обо мне услышишь! — на прощание вымолвил Иенач.

Вместе с Юргом в дальнейший путь пошел один только Блазиус Александер. Он же и прочитал молитву над могилой Лючии и при этом так переставил внушающие трепет слова ветхозаветного моления, что Вазер едва узнал их в этом кощунственном призыве к мести.