Юрий Гагарин - страница 72

стр.

«Мы, советские летчики, горды тем, что именно Советский Союз явился пионером первого полета во Вселенную. Я уверен, что недалек тот день, когда не только вымпел с надписью «Союз Советских Социалистических Республик», а сам гражданин СССР полетит в космос».

— Космос, отец, для земли нам нужен. Сейчас это трудно понять, но так оно будет… Какая погода на всей планете? Спутник узнает, доложит. Какой где выращен урожай… Человек будет вертеть всю землю и так и сяк, как будто бы школьный глобус. Не говоря уже о науке — в дебри ее нам с тобой сейчас не залезть…

Алексей Иванович отворачивался, дымил самокруткой, делал вид, что пропускает мимо ушей то, что пытается доказать, внушить ему сын.

Крякнул, поднялся, сказал насмешливо:

— Природа, Юра, шуток не любит, ее не переиначишь. А урожай — что ж на него смотреть, его прежде посеять и вырастить надобно.

В такие минуты Юрий и сам начинал сомневаться. Идет спор скептиков и оптимистов. Это видно даже по заголовкам в газетах: «Человек устремляется к звездам», а рядом: «Пока человек не летал в ракете».

Не летал… А и вправду — зачем лететь? Отец по-дымливает самокруткой, кивает прохожим, замедляющим шаг у калитки:

— Добрый вечер, Иваныч. Здоровьице как?

— Да держимся помаленьку… за воздух.

Лица людей озабочены. Только-только из развалин начали подниматься. Подновился Гжатск, крыши свои подлатал, кое-где заложены новые городские дома. Мимо проскрипела тачка-коляска, полная свежего сена. Вслед за ней другая — с песком и щебнем… Большинство пока что в нужде. Да и в гагаринском доме не сказать чтобы богато. Мать обрадовалась и смутилась, когда Юрий положил на комод пачку денег, специально берег отпускные.

— Спасибо, Юраша, ты себе-то опять, поди, ничего не оставил?

Открыла ящик и подала ему аккуратно подшитую стопку почтовых бланков. Обратный адрес — войсковая часть, откуда он посылал переводы. Ни одного месяца не пропустил. Почти ползарплаты — в Гжатск.

Валентин наведывался вечерами, как говорил он, «не чуя ног» — работал электриком и, конечно, нахаживался за день «вдоль деревни от избы до избы», налазывался по столбам. Зоя — медсестра, получает мало, а хлопот невпроворот. Да, непростая она, эта штука — жизнь, особенно в таком городишке.

Облака плыли розовые, подгоревшие сверху и снизу — здешнее солнце на пользу любому. Схватил дочурку в охапку — и к речке вниз. Здравствуй, родная Гжать! Ты все такая же светло-зеленая под ракитами, серебристо-чешуйчатая на быстрине, голубая на глади омута. Только вроде бы стала еще поуже, обмелела. Взял Лену под ручки, как птенца под хрупкие крылышки, огляделся — чего доброго, Валя увидит — и окунул в купель давнишнего детства.

И тут восторженный, эхом отдавшийся от реки мальчишеский голос прервал блаженство отца.

— Спутник! Смотрите, спутник летит!

Юрий взглянул на небо и сразу увидел плывущую и спускающуюся где-то за Ленинградской звездочку. Неужели это был спутник? Не верилось, невозможно было представить, что это творение рук человеческих.

Когда он поднялся к дому, то увидел толпу соседей и отца посредине. Тот что-то растолковывал про погоду и про урожай, который видать с такой высоты.

— Вот так когда-нибудь пролетит над нами звездочка, а в ней человек… — сказал, как о чем-то обыденном и естественном, Юрий.

На сей раз Алексей Иванович с ним не спорил. А может, постеснялся других — ведь сам, выходит, выступал агитатором.

— Чудеса в решете…

Анна Тимофеевна вспоминала: «В тот приезд много у нас разговоров было о спутниках, о полетах космических ракет к Луне. Мы считали эти беседы естественными. Жгучий интерес к космической теме испытывали все советские люди, вечерами, случалось, высыпали из домов, следили за звездочкой спутника, бегущей по небосводу. Мы не замечали, чтобы Юра проявлял какой-то особый интерес к космосу. Обсуждал как все».

К месту службы, «домой, на Север», возвращались через Оренбург, так условились, половину отпуска у родных Юрия, половину — у родителей Вали. Но что-то новое нарастало в душе. На остановках Юрий выбегал за газетами.

— Слушай, Валя! Опять о полетах!

А жизнь в гарнизоне закрутилась по прежнему распорядку. И все же она как бы спрессовывалась, убыстрялась.