Юродивый Гавриил (Ургебадзе), преподобноисповедник - страница 19
1 мая люди праздновали один из главнейших коммунистических праздников — день солидарности трудящихся. На фасаде здания Совета министров висел огромный, освещенный лампочками портрет Ленина размером 8x5 м. Сверху была написана известная фраза: «Слава великому Ленину!» Были слышны звуки музыки, аплодисменты и возгласы людей. На правительственной трибуне стояли партийные чиновники.
Это безбожное зрелище до глубины души возмутило отца Гавриила, и он, движимый любовью к Христу, задумал удивительное дело. Он взял у кашветской свечницы в маленькой посуде керосин и спички и направился к Дому Правительства. Удивительно, но человек, облаченный в полное монашеское одеяние, прошел линию охраны, обошел правительственную трибуну сзади и оказался прямо перед огромным портретом Ленина.
Он достал спрятанную в одеянии посуду с керосином, облил портрет Ленина и предал огню образ «великого вождя». За секунды огонь охватил весь портрет, чему, кроме керосина, способствовала и масляная краска, которой был написан портрет вождя. От жары лампочки начали лопаться и издавать звук наподобие взрыва. Это очень напугало стоящих на правительственной трибуне партийных работников и празднующий народ, подумали, что происходит диверсионный акт. Сначала, испуганные, они разбежались в разные стороны и даже срочно вызвали известный 8‑й полк, но когда у правительственной трибуны увидели одного лишь облаченного в черное служителя Божия, успокоились. Отец Гавриил стоял перед горящим портретом Ленина и громко призывал:
— Господь говорит: Не сотвори себе кумира и всякаго подобия, елика на небеси горе и елика на земли низу, и елика в водах под землею: да не поклонишися им, ни послужиши им (Исх. 20, 4–5).
Когда люди поняли, что никакого диверсионного акта тут нет, а во всем виноват этот священнослужитель, очень разгневались. К этому времени от портрета осталась только проволока. Люди, разгневанные сожжением портрета вождя, яростно бросились забивать отца Гавриила. Отец Гавриил еще раз громко повторил:
— Слава подобает не этому мертвецу, а Иисусу Христу, который попрал смерть и даровал нам вечную жизнь.
После этого голос отца Гавриила умолк.
Однажды отец Гавриил, беседуя с нами на эту тему, сказал:
— Заблудшие считали, что поступают хорошо. Прибытие солдат 8‑го полка, напротив, помогло мне, так как они разогнали людей, и когда они увидели меня, всего перепачканного кровью, бросили в машину и отвезли в тюрьму. Когда я задумал сжечь этого зверя, знал, что меня не пощадят и расстреляют, но я счел за честь умереть за Христа, перекрестился и свою жизнь доверил Господу.
В городе была объявлена тревога первой категории. Отца Гавриила с семнадцатью челюстными и телесными переломами доставили солдаты 8‑го полка в Ортачала23, в изолятор службы безопасности, и, в полном смысле этого слова, полуживого–полумертвого бросили прямо на бетонный пол. Поначалу даже кровь с него не смывали, но так как допрос был неизбежен (за это дело взялись самые высокопоставленные представители силовых структур), смыли кровь, а медицинскую помощь сочли за излишнюю честь, сказав при этом:
— Приказ из Кремля, все равно расстреляют.
Вот в таких условиях проводился допрос физически измученного отца Гавриила. Сам отец Гавриил никогда с посетителями об этом не говорил, а если очень редко, после больших просьб рассказывал что–нибудь из этой истории, то двумя словами, очень коротко, в легкой и простой форме, немножко даже шутливо. Поступая таким образом, он постоянно скрывал эту страшную историю, чтобы от ошеломленных людей не заслужить уважения.
Однажды я стал свидетелем одной подобной ситуации. К отцу Гавриилу пришло некое высокопоставленное духовное лицо с мирянами; они начали настаивать, чтобы он рассказал о сожжении портрета вождя и пребывании в тюрьме. Отец Гавриил несколько раз перевел разговор на другую тему, но, когда они не отстали, рассказал самую малость. Рассказал так, будто бы с ним приключился забавный курьез, и слушатели весело слушали. Это длилось около пяти минут, а затем отец Гавриил благословил слушателей уйти. Гости ушли, отец Гавриил некоторое время сидел молча, потом сказал: