Юта - страница 55
Достав из кармана шаровар кусок хлеба, Юта поднесла его к губам своей любимицы. Волна какое-то время непо- движно глядела на кусок, потом резким движением верхней губы смахнула его с Ютиной ладони. Хлеб упал в снег, а Волна опять уставила большие глаза на Юту.
- Эх, ты… - вздохнула Юта и закрыла ладонями глаза коню. Потом она круто повернулась и, не оглядываясь, побежала к избе…
Партизанская колонна тронулась, вспахивая заметённую снегом дорогу.
Юта из окна видела, как медленно пустеет улица. В груди щемило до боли. Из глаз сами собой катились слёзы.
Наконец заснеженные холмы скрыли от Ютиного взгляда последнюю повозку. Но Юта долго стояла у окна. Она смотрела вслед удалявшейся колонне, и перед её глазами проходили повозки, партизаны, Лиля, Волна, на которой сидел, покачиваясь в седле, Борис…
Вечером Юта отказалась от молока, предложенного хозяйкой дома тётей Машей, и легла в постель. Уснула она быстро.
Разбудили Юту какие-то странные звуки, похожие на тихое лошадиное ржание. Она открыла глаза и прислушалась. На улице посвистывал ветер. Тётя Маша спала. Может быть, Юте померещилось?.. Через минуту звуки повторились. Юта рывком приподнялась и, откинув край тяжёлого половика, которым было замаскировано окно, жадно всмотрелась в холодную синь зимней ночи.
- Кто там, Юта? - Тётя Маша зашлёпала босыми ногами по полу.
- Не знаю… - прошептала Юта, и в этот момент она увидела силуэт лошади с седлом на спине; лошадь стояла у крыльца и покачивала головой. - Волна! - закричала Юта. - Зажгите, пожалуйста, коптилку!
Тётя Маша привыкла к потёмкам: тотчас же щёлкнула зажигалка, и над столом вспыхнул неяркий шипучий огонёк.
Юта, стоя у кровати в одной коротенькой рубашонке, протёрла руками глаза и тревожно произнесла:
- А где же Борис?
- Ты ложись-ка. Спи, - заботливо сказала тётя Маша. Она обещала Николаю Николаевичу присмотреть за девочкой и найти возможность отправить её в Ленинград. - Я сама поставлю твою Волну в конюшню.
Эти слова Юта пропустила мимо ушей.
Она подняла с табуретки шаровары, подержала их в руках, словно раздумывая, надевать или не надевать, потом, сдвинув брови, стала торопливо, как по боевой тревоге, одеваться.
- Сидела бы в тепле, - с укоризной сказала тётя Маша, застегнув на себе телогрейку и накинув на голову платок. - На холод выскочишь - простудишься.
- Не простужусь…
Они вместе вышли на улицу.
Тётя Маша подошла к хлеву, щёлкнула замком, толкнула дверь, и она со скрипом растворилась.
- Вводи! Седло там снимем… - Тётя Маша обернулась лицом к Юте и вдруг умолкла на полуслове: Юта сидела в седле и мягко похлопывала коня по шее.
- Ты что это удумала? - опомнившись, испуганно спросила тётя Маша.
- До свиданья, тётя Маша! Спасибо вам! - Юта махнула на прощанье рукой, резко повернула коня и умчалась дорогой к фронту…
Утром Юта подъехала к какой-то деревне. Деревня лежала на плече лесистой высотки, опускаясь садами, огородами и банями к озеру с пологими берегами, поросшими ольшаником. Было пасмурно и тепло. Снег под ногами лошади хрустел мягко, сочно, как спелое яблоко на зубах.
Где-то далеко погромыхивали орудия.
Деревня находилась в стороне от дороги, по которой, как говорил Борис, должны были идти партизаны. Юта свернула к этой деревне, потому что туда вели следы людей, лошадей, повозок.
Она была уверена, что в деревне партизаны, и потому даже не вздрогнула, когда вдруг услышала раздавшийся из бани мальчишеский певучий окрик:
- А ну, стой-ка, ты-и!..
На дорогу выскочил мальчишка лет десяти - двенадцати в большой мохнатой ушанке.
- Стой, тебе говоря-ат! - Мальчишка остановился перед самой мордой лошади и раскинул в стороны руки, решив, видимо, умереть под копытами лошади, но не пропустить этого незнакомца в деревню.
- Ну, чего тебе?
- Куда едешь? - Мальчишка вытер овчинной рукавичкой нос и вскинул на Юту сердитые глаза.
- На Берлин, если дорога тут проходит, - нарочито серьёзно сказала Юта.
- Эк-к куда хватил! Маненько задержаться придётся. Вон в этой деревеньке. - Мальчишка мотнул головой в сторону деревни и громко шмыгнул носом.
- А как маненько-то? - подлаживаясь под тон мальчишки, спросила Юта.