Южный комфорт - страница 6

Он бы никогда не смог научиться так ходить по улицам города, как Мальвина. В крови у нее дремали целые столетия киевские, и Твердохлеб, который не знал своей генеалогии дальше деда, чувствовал себя рядом с этой женщиной непрошеным гостем, бродягой на киевских улицах. Киевляне любят ходить по своему городу - это усиливает воображение. Воображение у них, судя по непрестанному шатанию, принадлежит к самым буйным. Киевляне не ходят, а слоняются. Они вроде бы ищут чего-то, к чему-то прислушиваются, чего-то ждут. Именно так умела ходить Мальвина. А Твердохлеб только и знал, что взбирался на киевские холмы и горы, карабкаясь тяжело и медленно. Для него ходьба была работой, потом, гонкой, упорным преодолением. Своеобразный альпинизм.

И вот неожиданный сантимент от воспоминания о бывшем магазине мехов.

- Может, зайдем? - небрежно махнул в сторону высоких бронзовых дверей Твердохлеб.

- Ты же знаешь, что у меня аллергия от одного вида этих товаров, скривила губы Мальвина.

Он должен был сказать: "Ведь все равно же ты любуешься собой перед каждой витриной, а там - множество зеркал, вот и красуйся".

Сказал так, как мог сказать именно он, Твердохлеб:

- Там прохладно. Передохнешь от этой жарищи.

- Ну разве что так, - первой сворачивая в магазин, согласилась Мальвина.

И сразу же пошла в отдел женских шляп, забыв о своей аллергии. Молодая женщина мерила перед большим овальным зеркалом легкую шляпку с широкими полями. Черноволосая, как и Мальвина. Только глаза не ленивые, а с острым блеском, так что Твердохлеб даже споткнулся из-за этого блеска. Поправляя шляпку, она подняла тонкие смуглые руки. Легкое платье без рукавов. Непередаваемо нежная кожа под мышками. Твердохлеб целомудренно отвернулся. Испугался, сам не зная чего. А женщина, словно дразня его, поворачивалась и выкручивалась перед зеркалом, манила, притягивала его взгляд, показывая Твердохлебу то нежную щеку, то голое плечо, то нервную спину. Мальвина похвалила шляпку. Спросила Твердохлеба:

- Не правда ли, мило?

Он ничего не слышал, но поспешно согласился: да, да. Женщина благодарно изогнулась всем телом к Твердохлебу (может, показалось?). Рядом с полноватой Мальвиной она казалась гибкой как стебель. Пожалуй, слишком хрупкая, просто худая. Но он вряд ли даже заметил, какая она. Этот гибкий, исполненный благодарности и доверия порыв в его сторону (а может, в их с Мальвиной сторону?) совершенно сбил с толку Твердохлеба. И взгляд черных глаз. Она смотрела только на него. Впервые в жизни так смотрела на Твердохлеба женщина. Может, показалось? Возможно. Почувствовал вдруг, как душно в магазине, какой здесь густой, будто спрессованный воздух, виновато промолвил:

- Я думал, тут прохладно, а оказалось еще хуже, чем на улице.

- Семь пятниц на неделе, - высокомерно усмехнулась Мальвина. - Никогда ты не знаешь, чего тебе хочется.

Еще раз вежливо кивнув молодой женщине на удачно выбранную шляпку (она всегда была образцово вежлива с незнакомыми людьми), Мальвина вышла из магазина. Твердохлеб поплелся за ней, борясь с искушением оглянуться на женщину со шляпкой. Шел, словно каторжник с ядром на ноге. Что я делаю? Что я делаю? Ведь больше никогда не увижу эту женщину! Не встречу, не найду!

- Погоди, - хлопнул себя по лбу. - Мы не дошли до мужского отдела, а там, кажется, каракулевые шапки. Постой здесь, а я пойду посмотрю.

- Догонишь, - не останавливаясь, бросила ему Мальвина. Она могла ходить и без него. Вся в белых кружевах, будто в пузырьках пены, шагала с гордой независимостью, и все перед ней расступалось. Когда я выхожу на улицу, на меня засматривается весь Киев! На ней было чересчур много того, что называют женским. Женщина кричала в ней из каждой черточки, из каждой клеточки. Естественный отбор и хорошие харчи в течение многих поколений. Ольжичи-Предславские. Раса.

На этот раз у него не было времени любоваться Мальвиной. Почти бегом он бросился назад в магазин. Молодая женщина уже шла от кассы. Увидев Твердохлеба, сверкнула улыбкой.

- Как видите, по вашему совету купила...

Он подошел к ней вплотную, молча взял из рук кассовый чек, заученным движением, как для подписи казенных бумаг, достал шариковую ручку и быстро написал номер своего служебного телефона. Сказал охрипшим, чужим голосом: