Южный поход - страница 13

— Ну где ж ты там, господин стихосложитель? Иди сюда, изнемогаю от нетерпения!

Я поспешил на зов, не смея и надеяться, что попал по адресу. Если это тот, о ком я думал, счастью моему не будет предела. Кроме того, я уже примерно разобрался, в какую эпоху попал. Это наверняка 1800 год, когда старичок, что позвал меня сюда, только вернулся из Швейцарии и сразу попал под опалу императора.

Краснолицый служитель продолжал безмятежно спать, клюя носом. Я открыл большую дверь и вошел в светлую просторную комнату. Окна распахнуты настежь, с улицы дул свежий ветер с примесью моря и до сих пор доносились свистки городовых.

У одного из окон стоял стул, а на нем сидел тот самый маленький старичок с морщинистым лицом и умными живыми глазами. Тонкие черты лица его чем-то напоминали большого проказливого ребенка. На нем был надет камзол на голое тело, на одной ноге — туфля, на другой — сапог.

— Помилуй бог, голубчик, да ты гений виршей и рифмы, — быстро сказал он и махнул, подзывая к себе. — Ну-ка, помоги встать, будем с тобой чай пить, а ты мне таинство стихосложения поведаешь.

Только теперь, подойдя ближе, я заметил, что ноги его сильно опухли. Старичок едва мог ходить. Я помог ему встать и он оперся о мое плечо. Любитель поэзии был настолько легок и невесом, что я невольно вздрогнул от его прикосновения, потому что помнил, что вскоре он должен умереть от болезни.

— Как тебя величать? — спросил старичок. — Позволь обращаться к тебе «Ваше величество», ибо поэты в моих глазах равны царям и античным богам.

— Александр Васильевич, меня зовут Виктор, — ответил я, так как встретился, конечно же, с великим полководцем Суворовым или русским Марсом, как его иногда называли. — Можно просто Витя.

Опираясь на меня, военачальник доковылял до огромной постели, стоявшей в углу комнаты. Я уложил его и Суворов, прикрыв глаза, попросил:

— Прочитай стихи свои, Витя.

Я смущенно кашлянул в кулак.

— Это не мои стихи. Это другой поэт написал, — я хотел добавить, что он родился только в прошлом году и сейчас еще лежал в колыбели, слушая песни Арины Родионовны, но вовремя опомнился. — Я помню только часть стихов.

— Ну так давай, не медли! — закричал Суворов, открыв глаза и неистово глянув на меня. — Эдак мы до зимы проваландаемся. Я от мадригалов и элегий Мити еще больше хвораю, чем от ран!

Вот уж не думал, что когда-нибудь я буду стоять перед ложем Суворова и читать ему стихи Пушкина. За окном поднималось солнце девятнадцатого века, по набережной канала на каретах катались важные господа и дамы, а я стоял и декламировал с поднятыми руками. как заправский отличник перед учителем. Впрочем, всего «Евгения Онегина» я не помнил, поэтому прочитал только «письмо Татьяны».

Закончив, я некоторое время стоял и глядел на Суворова, а тот лежал, вытянувшись на кровати и молчал. Я подумал, что ему стало худо и хотел позвать на помощь, но тут генералиссимус открыл глаза и сказал:

— Недурно, помилуй бог, недурно. Слышу разящую поступь гения. Кто этот поэт?

После некоторого колебания я ответил:

— Я забыл его фамилию.

Суворов испытующе поглядел на меня и неожиданно закричал басом:

— Прошка! Где ты шляешься, прохиндей! Давай чаю!

Поначалу ничего не происходило, а затем дверь отворилась и заглянул давешний лохматый слуга. Это был, конечно же, знаменитый на всю Россию камердинер Прохор, любитель увеселительных напитков и самый преданный Суворову человек. Суровые глаза прятались под густыми бровями, в пышных усах застряли крошки табака.

— Так ведь давно-ж хотов чай, ваш сиятельство, — с обидой ответил он. — Тока скажите, буду-ж подавать.

Насколько я помнил, за итальянский и швейцарский походы Суворову дали княжеский титул, но слуга по старинке продолжал величать барина графом.

— Ну так давай его, брюхо просит! — приказал полководец и снова поморщился от боли в ногах. Затем ухмыльнулся мне. — Брюхо злодей, старого добра не помнит!

Он указал на стул и добавил:

— А теперь расскажи, кто таков и чего разгуливал под моими окнами. Может, ты востроглаз и за мной подсматривал?

Я так понял, что востроглазами он называл шпионов Тайной экспедиции. Улыбнувшись, я покачал головой.