За чертой времени - страница 5

— Товарищ младший лейтенант, вы-то дадите? Лопату. Я что — солдат второго сорта?

— Первый сорт! — бросил кто-то. Траншея оживилась, захохотала, заулыбалась белыми зубами на потных запыленных лицах.

— Эхма, да не дома, да не на крылечке!

— Лейтенант, не сдавайся.

— Я бы сразу лапки задрал…

Лосев каждый раз въедливо всматривался в лицо, в походку, в жесты Вилова — искал и вроде бы находил несходство его с тем давним Виловым. Фамилия — еще не все, некоторые деревни в Сибири сплошь носят одну, пойди разберись, кто тот, кто другой. Глаза там у всех также темные, ночные, скрытые приспущенными веками, образующими неровный, как и у взводного, треугольник, откуда к тебе все время примеряется, словно дуло нагана, птичья горошина зрачка. Но сейчас его кольнула догадка, что перед ним и есть сын того самого Вилова, когда взводный поднял на санинструктора подернутые прозеленью глаза и попробовал расстегнуть побуревший воротник гимнастерки, будто он душил. Тот, старший Вилов, так же делал, и жест, и тусклый блеск дымчатых глазных яблок Вилова показались Лосеву до того знакомыми, что он едва оторвал взгляд от младшего лейтенанта, оглянулся — не заметил ли кто? — провел подушечками заскорузлых, узловатых на изгибах коротких пальцев по ниточному шраму, удавкой охватившему кадыкастое горло от уха до уха. А младший лейтенант, утерев со лба испарину, сказал Самойленковой:

— Не дам!

Она смутилась, вспыхнула, и тут кстати раздался рокоток Северова:

— Командиры взводов — ко мне!

Возле Северова стоял комбат Денщиков.

— Сейчас на роту пустим два танка, чтоб обкатать солдат. Сначала проутюжим правый фланг. Северов, ты тоже лезь в траншею. Да глядите у меня! Чтоб, елки зеленые, без мандража. — Капитан увидел Самойленкову, стоящую на бруствере, махнул ей рукой: — Санинструктор, в окоп! — И добавил для офицеров: — Женщина в траншее — милое дело. Ну-ка, козырните перед ней. Две минуты на подготовку. По местам!

Два КВ, взревев моторами, выползли из лесочка, двинулись, набирая скорость, на окопы. Из виловского взвода только Давлетшину да Вере случалось пропускать немецкие «тигры» через себя. Даже Лосеву не пришлось слышать лязг гусениц над головой. Взвод замер. Все загипнотизированно смотрели из-под касок на стальные громады, увеличивающиеся в размерах с каждой секундой. Машины были уже в пятидесяти метрах, когда солдаты, словно по команде, шарахнулись по траншее в сторону, но, налетев на других и сбившись в кучу, стали вылетать из окопа.

— Назад! — закричал Вилов, однако танк был уже рядом, и взводный упал на дно окопа, забыв про бутылку с песком, которую он хотел бросить под гусеницу. Вилов глотнул воздух, засосал в себя пыль с попавшимися земляными крошками (КВ уже был над ним), зашелся кашлем.

Вслед за первым побросали траншеи второй и третий взводы. Танки, развернувшись невдалеке, встали, ожидая сигнала комбата на следующий заход. В траншее первого к взвода осталось лишь четверо. Лосев лежал на дне. Вера стряхивала с себя землю, и рядом с ней, затягивая поясной ремень галифе, красный как рак, стоял Маслий. «Гранату» вслед танку успел бросить один Давлетшин. Бледный, он выглядывал из окопа, высматривая, где разбилась его бутылка.

Перед выстроенной ротой капитан Денщиков долго стоял молча, почесывая затылок. Потом спросил:

— Первый взвод — кто не струсил?

После тягостного молчания раздался голос санинструктора:

— Маслий…

— Выходи.

Комбат оглядел красноармейца с ног до головы. Снял с руки часы, протянул Маслию.

— А теперь объясни: почему не удрал, не закричал маму? Почему?

— Это она виновата!

— Кто «она»?

— Младший сержант Самойленкова. Я на бруствер, а она за штаны, До половины стянула. Солдату без штанов никак…

Рота покатилась от хохота, сломала строй.

Капитан выждал, пока рота насмеялась, и приказал:

— Продолжать обкатку. По местам!

Вечером в землянке Лосев во все свои раскосые глаза разглядывал взводного. Вилов выспрашивал:

— Ты, земляк, долго воюешь?

— Даже дом сниться перестал. От Сталинграда вкалываю. Берданка выручает, вот эта, спасибо ей…

Лосев переминался с ноги на ногу, а Гогия и Вилов сели на покрытый увядшей травой приступок, служивший взводному и связному лежанкой.