За годом год - страница 32

На мгновение все замолчали.

— А вы как находите? — уже не скрывая, что сердится, обратился Михайлов к Дымку, который слишком долго складывал план, а потом несколько раз завязывал и развязывал папку.

Дымок перестал возиться с папкой, поднял голову и часто заморгал. Погасив виноватый блеск в глазах, ответил:

— Мне кажется, что лучше начинать с большого. Так? А уступать будем потом.

— Кому уступать, если не секрет? — иронически спросил Понтус.

— Нет, это я вообще… — торопливо поправился Дымок. — Хорошо, если знаешь, что работаешь для большого дела. Так? Тогда легче работать… Коррективы же всегда можно внести. Тут важен запев…

Возле них начали останавливаться любопытные прохожие. Слегка отстранив Дымка, в круг, образованный членами комиссии, в клешной крепсатиновой юбке и яркой, полосатой безрукавке протиснулась Алла. Семеня мелкими шажками, грациозно неся правую руку с оттопыренным мизинцем, она подошла к Понтусу и, словно он был один, взяла под руку.

— Вы скоро? — спросила, разглядывая всех по очереди.

Понтус натянуто улыбнулся и похлопал ладонью по ее руке.

— Моя дочь, — отрекомендовал он.

— Мама просила поторопить вас, — сказала она отцу, когда обошла круг и стала рядом с Василием Петровичем, как со старым знакомым.

С застывшей улыбкой тот взглянул на нее, очень похожую на мальчика-подростка, но от мыслей своих отвлечься не смог. То, что недавно овладело им, начинало как бы раскрываться перед ним, точно он всматривался в малознакомую картину, подлинный смысл которой проступает исподволь, вместе с неожиданными деталями.

— Мне кажется, действительно пора подумать о себе, — услышал он голос Понтуса и обрадовался. Значит, можно будет одному осмотреть еще раз кварталы против Театрального сквера и пройтись по Советской, которая стала вдруг по-новому близкой.

— Я вас, Василий Петрович, поведу сама, если разрешите. Можно? — щебетала Алла, беря его под руку и полагая, что этим смущает его. — Мама ждет всех. А вас с академиком в первую очередь.

— Спасибо, Аллочка, ты ведь убедилась уже, что я разучился в гости ходить…

— Что вы! Неужели все помните? Я тоже. Но из наших знакомых только вы будете, — обвела она глазами членов комиссии, — да Барушка. Он сильно соскучился по равных и хочет поговорить с вами. Вы ведь недоговорили что-то. Правда? А он друг нашей семьи и нас не бросал даже в войну.

— Нет, Аллочка, прости, не могу… Потом как-нибудь… — уже твердо отказался Василий Петрович, одновременно удивляясь колишнему наваждению.

Он с головой ушел в работу. Днем мыкался по городу, готовил для комиссии материалы, принимал участие в ее рабочих заседаниях; ночью, оставшись в управлении один, корпел над расчетами, чертил.

Домик, где жили Юркевичи, стоял вблизи хлебозавода. И когда на электростанции восстановили первую турбину, удалось подключиться к заводской линии. Это дало возможность работать дома. Склонившись над листом ватмана, Василий Петрович думал, прикидывал, рисовал. Но, как ни странно, обычное самозабвение, когда существуешь только ты и работа, все же не приходило.

На кушетке лежал сын. Набегавшись за день, он спал как убитый, раскинув ручки, ножки; иногда даже казалось, что он не дышит. И тогда Василий Петрович с тревогой поднимался со стула и на цыпочках подходил к малышу. Сдерживаясь, чтобы не погладить вихрастую головку, поправлял, надо или не надо, одеяло и возвращался к письменному столу.

Жена спала на кровати рядом со столом. Чтобы свет не падал ей в лицо, Василий Петрович загораживал лампу книгами. Все же Вера спала беспокойно. А когда муж смотрел на нее, хмурилась, словно чувствуя, что за ней наблюдают. Василий Петрович старался не глядеть, хотя жена пробуждала желание жалеть ее и ласкать. На лице, побледневшем, по-детски капризном во сне, резче обычного очерчивались темные брови, длинные ресницы и яркие губы.

Однажды под его взглядом она даже раскрыла глаза. Смущенный, Василий Петрович спросил;

— Ты не спишь, Веруся? Давай поговорим…

Она неприветливо, враждебно взглянула на него. Но тут же лицо ее потеплело, она потянулась и, точно от нестерпимой неги, снова закрыла глаза. Он ждал, надеясь, что сейчас наступит чудо и придет примирение, и лишь через минуту понял — жена вовсе и не просыпалась.