За каждую пядь земли... - страница 7

— Что ж, служба идет нормально, — сказал генерал. — Это хорошо. Беспокоить комдивов не будем. Странно одно: дали указание вывести войска с зимних квартир, мы доложили о выполнении приказа, а работники штаба округа как воды в рот набрали. Неужели нет никаких данных? Странно… Ну да ладно. Поживем — увидим. А теперь отдыхать! Хотя, честно говоря, ложиться мне вовсе не хочется…

Так и разошлись, не ведая, что провожаем последний мирный день.

Резко, требовательно звонит телефон в моем кабинете. Мгновенно просыпаюсь, включаю настольную лампу. Мягкий голубой свет заливает комнату. А звонок буквально рвет тишину. Чувствую, звонок необычный, тревожный, несущий что-то важное, недоброе. Наконец-то трубка в руке.

— Товарищ Калядин?

— Да-да! Я слушаю.

— Головко докладывает…

У меня даже отлегло от сердца. Звонил начальник отдела пропаганды 40-й танковой дивизии из далекого Житомира. Значит, что-то местное.

— Доброе утро, товарищ полковой комиссар. Хотя какое оно, к черту, доброе. Беда, Иван Семенович, нас бомбят…

— Погоди-погоди! Кто бомбит? — пытаюсь успокоить старшего батальонного комиссара, хотя сам уже все понял.

— Немецкие самолеты бомбят Житомир! — взволнованно продолжает Головко, — А еще одна группа бомбардировщиков ушла в сторону Киева. Сам видел кресты на крыльях!

Молчу, потрясенный услышанным, не зная, что сказать. Молчит и Головко.

— Что вы предпринимаете? — выдавил наконец из себя.

— Пока ничего. Вот оделся, доложил вам и поеду в штаб. Там решим с комдивом. Он, наверное, тоже уже на ногах.

— Хорошо. Я тоже бегу в штаб. А вы собирайте своих людей и будьте в полной готовности. Звоните с Широбоковым командиру корпуса. Пока…

Война! Мы не хотели ее, но… ждали. Столько передумали о ней, проклятой, а грозное значение этого слова дошло до сознания во всей его полноте только сейчас! И уже перечеркнуто то, чем жил накануне: «Может, еще обойдется? Может, продержимся хотя бы годик?»

Не продержались. Теперь уже все!

Я сидел у телефона в каком-то оцепенении. Перед глазами проносились картины недалекого прошлого: выезды в части; беседы с людьми; полки, дивизии — одни на марше, другие на тактическом поле, третьи в лесах. Здесь — батальоны атакуют опорные пункты «противника», там танкисты у своих боевых машин в парке, а вот сгрудились у тридцатьчетверки, изучают, восхищаются…

И все это — уже в прошлом. Вчерашний день. Теперь предстоит другое.

Бегу к двери. Вот голова! Надо позвонить генералу Фекленко, потом — полковому комиссару Емельянову. Они могут еще ничего и не знать!

В трубке голос телефониста — настороженный, внимательный. Этот уже в курсе событий.

— Товарищ Второй? Товарищ Первый говорит с «Тюльпаном». Будете ждать?

— Нет. Соедините с Емельяновым.

Николай Васильевич действительно ничего не знал. Прошу его срочно идти в отдел, собрать людей, позаботиться о документах.

Только подошел к двери — навстречу жена. На лице испуг и недоумение. Видимо, что-то слышала.

— Чего молчишь? Что случилось?

— Немецкие самолеты бомбят Житомир. Аким Васильевич доложил. Но об этом пока никому! Хорошо, Женя?

— Конечно… А что нам-то делать?

— Пока ничего. На всякий случай собери, что надо. Из дому не отлучайся. Через час-два все выяснится, и я позвоню.

После этого разговора я только один раз видел Женю, перед тем как ей и другим женам пришлось эвакуироваться в глубь страны…

В штабе корпуса собрались уже несколько человек, в основном начальники родов войск, получившие аналогичные сообщения по своей линии. Тут же приехал комкор.

«Фашистская авиация громит приграничные города», — докладывали из всех дивизий. Над Бердичевом вражеские самолеты пока не появлялись. Суммировав донесения с мест, полковник Девятов вручил комкору итоговую сводку, и тот доложил обстановку начальнику штаба округа генералу М. А. Пуркаеву.

— Через несколько минут получите важные указания, — предупредил Пуркаев. — Из штаба не отлучаться.

Минут двадцать мы сидели молча, ожидая звонка. Потом генерал Фекленко не выдержал и приказал полковнику Девятову:

— Отдавайте, Кузьма Демьянович, распоряжение: всем штабам немедленно подняться по тревоге — и в леса, к войскам. Обстановку докладывать оперативному дежурному штаба корпуса через каждый час.