За Кубанью - страница 6
«Э, кто дольше пробудет под водой?» Конечно он! «Э, кто дальше заплывет?» Это и так известно — лучше Кучука никто не плавает. «Дельфины! Дельфины!» — волнуется ребятня. «Э, — кричит он, — кто щелкнет дельфина по носу?» И сразу бросается в волны… Плывем и корит себя: «Зачем сболтнул? Теперь попробуй догони дельфина». Хвастунишку спасает случайность — на берегу появляется всадник на взмыленном коне: «Кучук, к отцу! Немедленно! Скачи!»
Он застывает на пороге кунацкой для почетных гостей. Отец беседует с генералом. Мальчик вежливо здоровается. На него никто не обращает внимания, и он имеет возможность, не нарушая этикета, разглядеть дородное лицо гостя, его блестящий мундир, украшенный орденами. О аллах, ведь это их родственник… Каким стал!
Разговор отца с гостем не менее интересен.
«Настоящий офицер должен с детства приучаться к походной жизни, к строю, — говорит гость. — С пеленок!» В тоне гостя — едва заметный оттенок превосходства.
«Очень правильно, очень», — соглашается отец. Почтительно, но без заискивания: Улагаи никогда ни перед кем не заискивают, Кучук знает это. Чуть повернувшись к сыну, бросает: «Поедешь учиться. Завтра. Собирайся… И помни: ты — Улагай! Помни это всегда: ты — Улагай!»
Южное деревце пересаживают в мерзлый северный грунт. Крепкое деревце выживает. Но никогда уже не будет оно похоже на своих южных братьев. Как непохож Кучук Улагай на Ибрагима.
Звонит телефон. Улагай захлопывает окно и берет трубку.
— Слушаю, — произносит он, по-русски без акцента. — Да, буду ждать. Сейчас? — Взгляд его падает на большие настенные часы, они показывают три. — Чуть попозже, часам к пяти.
Ибрагим вводит Аскера. Ему нет и двадцати пяти. Он худощав, подтянут, на гимнастерке новенькие погоны — успел перед капитуляцией выслужиться. Звонко щелкает каблуками, лихо отдает честь.
— Оставь нас, Ибрагим. И смотри, чтобы никто не мешал.
Ибрагим выходит. Улагай внимательно оглядывает Аскера, замечает, что молодой офицер старается во всем походить на него, даже волосы разделил пробором. На такого можно положиться.
— Мне очень жаль, Аскер, что ты сорвался с коня в самом начале пути, — произносит он садясь. — Обстоятельства пока не в нашу пользу, продолжать борьбу на фронте в условиях, которые сложились сейчас, — значит, безрассудно рисковать всем. Надо выждать время, сохранить силы, улучить момент…
Улагай умолкает. Его черные зрачки впились в Аскера.
— Нам придется на некоторое время расстаться: я не могу рисковать людьми, которые составят будущее свободной Адыгеи. В твои руки я вложил ключи к восстанию. Все запомнил?
— Так точно!
Улагай достал из планшета аккуратно сложенный лист — это была точно такая же карта, какая сгорела тридцать минут назад.
— Проверим. Шенджий?
Аскер тихо назвал имя и фамилию, пароль.
— Что? — раздраженно переспросил Улагай. — Нас никто не подслушивает.
Аскер вдруг вспомнил, что полковник глуховат: офицеры называли его между собой «глухим дядей». Он громко повторил пароль и фамилию. Проверка заняла совсем немного времени — Адыгея невелика.
— Теперь смотри, Аскер, — проникновенно произнес Улагай. — Я хочу, чтобы ты понял, какое место отведено тебе в будущих событиях. Вон камин, брось карту в огонь.
Аскер неуверенно комкает карту и бросает ее в камин. Пламя медленно лижет новую добычу.
— Завтра начнется сдача. — В голосе Улагая — металл. — Пойдешь к красным вместе со всем взводом, на виду у всех. Громко ругай Деникина, говори, что ошибался, возвращайся в родной аул. Поступай на работу к красным. Любую. Трудись добросовестно. Не вздумай подаваться в лес, ты можешь понадобиться в любую минуту. Ничем себя не выдавай. Все понял?
— Так точно, зиусхан!
— Я могу появиться в твоем ауле. Аллах тебя упаси приблизиться ко мне, показать, что мы знакомы. Ну, прощай.
Щелк-щелк каблуками, налево, кругом, арш!
Улагай снял трубку телефона:
— Дежурного по штабу. Махмуд? Где генерал? Когда проснется, позвонишь.
Входит Ибрагим.
— Неизвестный господин… — докладывает очень громко. И потише добавляет: — Старый знакомый. Ему хотелось, чтобы я его не узнал.
Улагай бросает удивленный взгляд на корнета: оказывается, и он — неоткрытая книга. Впрочем, это его воспитание.