За линией фронта - страница 5

Это Гриша Островский зашифровал фамилию секретаря ЦК КП(б)У товарища Бурмистренко.

Дальше разобрать не могу.

Да, прав Островский: и о партизанском отряде шла речь. Это наш «второй вариант» — на крайний случай.

Последняя запись в дневнике датирована сегодняшним числом и написана другим, круглым ученическим почерком:

Раскрываю карту. На ней Гриша нанес боевой путь нашего батальона.

Вот оборона на реке Ирпень и под Мышеловкой у Киева. Ликвидация прорыва вражеской части у Салинки. Разгром фашистской группы в Голосеевском лесу. Обведенные пунктиром условные знаки: здесь мы уничтожили вражеские танки. Красные кружки с красными треугольниками внутри: это Гриша Островский обозначил места выполнения нами задания товарища Строкача. Последняя пометка — у Барышевки. И весь путь на карте — от Киева до Барышевки — залит кровью.

Подходят бойцы. Из-за моего плеча они внимательно рассматривают карту. Складываю ее и оборачиваюсь. Бойцы вытягиваются, будто ждут приказаний. У Ларионова крепко сжаты кулаки…

— Товарищ комиссар!

Передо мной связной от комбата.

— Фашисты идут на Березань. Товарищ комбат приказал раненых оставить в лесу и быстро выступать в село…

Еще в лесу мы услышали перестрелку.

Ускоренным маршем выходим на опушку. Перед нами вдоль заболоченной балки тянется с запада на восток длинная, широкая главная улица Березани. Вторая, короткая и узкая, отходит от середины села на север, к Жуковке, и обрывается у небольшого мостика, перекинутого то ли через болотце, то ли через ручеек.

В бинокль отчетливо видно, как с запада, со стороны Барышевки, в Березань втягивается фашистская часть. На восточной окраине села, у железнодорожной станции, идет бой.

Попадаем на песчаное поле, изрезанное сеткой глубоких борозд, очевидно, подготовленное к сосновой посадке. Оно голо и пусто — здесь даже бурьян не растет. И тотчас же на нас обрушиваются жестокие пулеметные очереди.

Прижимаемся к сырой холодной земле. Успеваю заметить: пулеметы бьют справа, с двух ветряков, стоящих неподалеку.

Заговорили пулеметы и со стороны дороги, по которой движется вражеская колонна. С воем рвутся мины, взметая перед нами песок. Не смолкая, протяжно свистят пули. Огонь нарастает, и кажется — песок вокруг вздыбился от разрывов, ожил и обрушился на нас.

Рядом раздается хриплый прерывистый голос Ревы:

— Товарищ комиссар, разреши атаковать ветряки, будь они неладны.

— Действуй — и за нами в село.

Потом приказываю Скорбовскому выбить противника из Березани.

Поднимаемся, когда Рева с группой бойцов бросается к ветрякам.

— Вперед! За Родину!

Как эхо, подхватывают солдаты:

— За нашу Советскую Родину, за партию! Ура!

Гремит боевой клич, и уже не слышно ни воя мин, ни пулеметных очередей, — только одно желание победить.

Мускулы напряглись, и даже не зрением, не слухом, не разумом, — всем существом своим обостренно улавливаю ход боя.

Враг, очевидно, не ждал нашей атаки. Он нервничает. Мины падают вразброд — то справа, то слева от нас. Пулемет на правом ветряке захлебнулся и замер. Это Рева снял его…

Село все ближе. Меня перегоняет Абдурахманов. На мгновение мелькает его продолговатое лицо — он кричит что-то резкое и злое.

Фашисты приходят в себя. Их мины уже ложатся точнее. Бьют вражеские автоматы с окраинных усадеб Березани. Замолчавший было пулемет на ветряке снова ожил.

Заговорил наш «максим». К нему подключаются два ручных пулемета. Скорбовский неудержимо продвигается к селу. Слышу, как он передает команду:

— Беречь патроны! Штыком, гранатой гадов!..

Неожиданно впереди вспыхивают березанские хаты — одна, вторая, третья. Это фашисты пытаются прикрыться от нас стеной пожара. Но Скорбовский уже зацепился за первые дома. Сейчас мы ворвемся в село и соединимся с комбатом…