За Москвой-рекой - страница 10

, где на чурку наматывается скрученный канат или вервие… Здесь делается понятным выражение: попасть впросак. Если волосы работницы у колеса нечаянно угодят вместе с паклей в крутящиеся шкивы — их уже не выдернуть из каната!

Островскому пояснили сами ржевцы.

Просаки доставляют городу главные доходы и обеспечивают казну обильными податями. Тем не менее всякий новый тверской губернатор, попадая в Ржев впервые, поначалу клянется, что непременно уничтожит ржевские просаки, загромождающие улицы. Но… со временем пыл администратора проходит, с губернии требуют налоговых платежей, и просаки продолжают занимать добрую половину ржевских улиц.

Гостя очень заинтересовало это производство и рабочий люд, им занятый. Побывал он на самой большой пенькопрядильной мануфактуре купца Мыльникова…

Еще с экипажа, подъезжая к заводу, Островский увидел, как со двора на улицу, пятясь, выступила партия рабочих-трепачей, человек с полсотни; пенька широкими полосами намотана была на груди и животе каждого рабочего. Каждый «опускал» обеими руками прядево в высокий ворот, установленный во дворе под навесом.

Весь же заводской двор представлял собою плетенье из веревок разной толщины, так что, казалось, невозможно разобраться и не запутаться в этом хитром лабиринте. Приглядевшись, Островский, однако, убедился, что лабиринт этот строго управляем; к каждой веревке привязан рабочий, делающий свое дело очень точно и сноровисто. Ремесло трепачей оказалось вовсе не простым. Писатель в перерыве разговорился с двумя рабочими, молодым и пожилым. Александру Николаевичу пришлось на несколько минут покинуть своих некурящих спутников: он последовал за обоими рабочими в угол двора, где под железным навесом у кирпичного простенка стояли две скамьи, а между ними подобно железного противня, наполненного водой. Опасность пожара на этом заводе была велика, и курение строго запрещалось.

— Кто это у вас догадался особое место для курцов отвести: хозяин небось противился?

— Старика-то мы летось уломали, а с молодым… пришлось потолковать… по-нашему.

— Это как «по-нашему»?

— Да вчетвером этак, впятером по соседству в переулке невзначай встренулись да и втолковали ему с глазу на глаз, кто кому нужнее: мы ему или же он нам. После этой-то науки он у нас шелковым сделался, никаких возражениев против наших курцов более не имеет. «Только, — говорит, — с цигарками по двору около пряжи не шляйтесь!» Да мы это, чай, понимаем: нам и самим тут сгореть не с руки!

— А в солдаты вас отдать потом не грозился?

— Хотел было, да раздумал! Грубиянами обзывал. Да мы ему не спускаем! Чай, сам понимает, что без мастеров-трепачей ему никак не обойтись! Уж не те времена, чтобы нам перед ругателем рабствовать!..

Сопровождавший писателя Астерий Иванович Филиппов (брат Тертия) показал на кудрявого, рослого парня. Тот шел из фабричной конторы.

— Обратите внимание, Александр Николаевич, — своего рода городская знаменитость. — Первый мастер кулачного боя…

— Здесь, значит, тоже, как у нас на Москве-реке, стенка на стенку?

— Обязательно! Зимой на Волге, летом на пустыре, за фабрикой.

— И правила примерно те же, московские? Или свои, местные?

— Правила простые: сперва обмен острыми, колючими словесами, скажем, заволжские против «береговых», то есть правобережных. Задирают подростки, потом вступают в дело парни, потом — мужчины. Запрещено любое оружие, равно как и любые металлические защитные средства вроде кольчуг или иных старинных доспехов. Лежачих бить строго запрещено. Если обнаружится у кого хотя бы камушек, в кулаке зажатый, бьют и свои и чужие. А потом… мирно бражничают, а старики следят, чтобы дневных обид никто за общей трапезой не вымещал. И заметьте, наш рабочий люд, притом в первую очередь именно трепачи-прядильщики, полон гордости и, я бы сказал, профессиональной чести, ибо знает, что их труд составляет основу благополучия города. Заставляют считаться с собою и городские власти, и хозяев, и даже полицию.

— Не потому ли скорых на слово лихих краснобаев величают «трепачами»? Выходит, это вовсе и не оскорбление? — пошутил гость.