За нами Москва. Записки офицера - страница 27

стр.

Каждый был занят своим личным боевым делом, каждый по-своему решал боевую задачу. Я был на положении того дирижера, который «завел оркестр», а далее оркестр уже не смотрел на его дирижерскую палочку.

Пришел Рахимов.

— Товарищ комбат, первая атака противника отбита!

— Хорошо, — безразлично ответил я. — Они больше в лоб не пойдут, обеспечьте фланги. Они попытаются обойти нас с какой-либо стороны.

— Перестроить боевой порядок?

— Нет. Пока не надо... Обедать бы... Люди не обедали?

— Какой обед?

— Раненых много? Всех своим ходом в Быки. Только тяжелых пусть Киреев отвезет.

— Что с вами, товарищ комбат? Вы сами ранены?

— Нет, я не ранен. Идите выполняйте.

Я осмотрелся кругом. Все на своих местах, наша позиция пока не сломлена. Это хорошо!

...Противник опять начал молотить. Его пальба застала меня в одиночном окопе у бойца. Свист пуль над брустверами, хлопанье мин, жужжание осколков прижали нас к стенам маленького окопа.

— Как начнется атака, — сказал боец, — я подымусь и буду стрелять по фашистам, а пока они долбят — пусть долбят, угодит в мой окоп — хорошо, не угодит — еще лучше.

Так говорил со мной совсем желторотый боец.

— У вас пистолет, товарищ комбат, он далече не берет. А у меня винтовка. Вы сидите. Я буду стрелять.

Началась атака.

— Товарищ комбат, — обратился он ко мне в самом разгаре боя, — хотите посмотреть, как человек камнем падает? Подымитесь-ка. Интересно получается.

Я поднялся. Немецкая цепь шла стройно и строго. Падали, поднимались. Трещали автоматами. Наши стрекотали из винтовок и пулеметов. Обе стороны упорствовали. Молодой солдат приложился к прикладу. Выстрел... Опять выстрел.

— Два раза попал в фашиста, — признался он грустно, — а в эти два раза промахнулся.

— Дай мне винтовку, — приказал я солдату.

Он отдал мне свое оружие. Я выстрелил. Один в цепи упал камнем.

— Вы в кого стреляли?

— В того.

— Не может быть!

— Стреляю в того, который бежит зигзагами. Следи!

— Это здорово! — восхищался юноша. — Дай заказ.

— Сами выбирайте.

— Тогда следи.

Я выпустил целую обойму. Передав винтовку бойцу, я сказал ему:

— Я, друг, снайпер. Ты убедился в этом?

— Да, вы настоящий снайпер, — наивно-восторженно ответил юнец.

Я действительно был снайпером. Об этом можно прочитать в рассказе «Помкомвзвода Николай Редин», но здесь я хотел сказать совсем о другом. Мое снайперство ничто по сравнению с зорким глазом советского воина, стоящего на переднем крае и достойно ведущего себя в самые критические моменты боя.

* * *

Итак, наш батальон отбил вторую попытку немцев с ходу смять нас. Осень 1941 года. Травы в подмосковных полях потеряли свой жухло-зеленый цвет. На травах осели пыль походов и копоть боев. Земля России изранена. Всюду чернеют воронки. В наспех сооруженных братских могилах плечом к плечу лежат верные сыны Родины: Иван Иванович Иванов, тунгус и казах, кавказец и киргиз, удмурт и узбек, татарин и таджик, молдаванин и украинец и... сын одного из малочисленных народов караим Султан-Мухмуд Шапшал.

Их могилы заросли бурьяном, но их дела цветут тюльпанами.

Такими были из нашей дивизии: украинец Тимошенко, русский Севрюков, киргиз Аалы Джиенышбаев, татарин Каюм, украинец Лысенко — командир батальона, капитан Манаенко — начальник штаба полка, еврей Аузбург — начальник штаба артиллерийского полка нашей дивизии, казах Мусаев — политрук и много-много других боевых товарищей.

Боевая биография каждого из них достойна повести или романа.

...Я как-то накричал на Рахимова и был несправедлив. Он мне сказал:

— Что вы, товарищ комбат, говорите... Простите... мне показалось, что вы какую-то несуразицу сказали.

— Значит, твой комбат, Хаби, давным-давно должен быть в психиатрической больнице?..

— Какое недоразумение, товарищ комбат!

— Хаби! Слушай меня! Мне очень нелегко с нашим батальоном. Ты понимаешь?

— Разрешите доложить, товарищ комбат: и нашему батальону нелегко с вами.

* * *

Опять угнетающая тишина. Не стреляют наши, не стреляют и немцы.

— Рахимов! Почему такая тишина?

— Вроде «перемирие», товарищ комбат.

— Мне не до шуток. Скажите, почему и наши и они замолчали?

— Я думаю, что немец решил теперь обойти нас. Ведь фланги-то у нас голенькие, товарищ комбат.