За обиду сего времени - страница 4
Граф Мендоса, услышав о наших предложениях, задумался, а я поспешил добавить:
– Дон Исидро, вся штука в том, что есть и другие державы – в первую очередь Англия и Франция – готовящиеся урвать себе некоторые из этих территорий. И я опасаюсь, что начнётся это именно с Барбадоса и Тринидада – ведь эти острова не заселены, и у Испании нет в для этого на данный момент ни сил, ни людей.
– Вы правы. Пираты уже орудуют вовсю на Карибском море, и у французов даже появилась пусть неофициальная, но колония на острове Тортуга. А дальше будет только хуже. А если мы вам уступим эти земли, можем ли мы ожидать, что вы будете нашими союзниками в борьбе с морскими разбойниками? Ведь с вашей помощью пираты более не заходят в воды у тихоокеанского побережья Новой Испании. Можем ли мы рассчитывать на нечто подобное на Карибах?
– Конечно, дон Исидро, но лишь в тех районах, где будут располагаться наши колонии, ведь нам будет сложно патрулировать всё море.
– И какую сумму вы предлагаете за эти дополнения?
– Если учесть, что все эти земли на данный момент незаселены, то, как нам кажется, пять кинталов золота[11].
– Я порекомендую вице-королю направить ваши предложения Их Католическим Величествам. Кстати, позволю себе открыть вам небольшую тайну – дон Гаспар только что получил известие из Мадрида, что его посылают новым вице-королём в Перу. Ведь в Мехико дела идут достаточно неплохо, а вот у теперешнего вице-короля Перу, Луиса де Веласко, с успехами не так радужно. Так что дон Гаспар убывает в Перу, как только ему пришлют замену. Но он сделает всё, чтобы заключить договор до окончания своих полномочий.
2. Гладко было на бумаге…
Прошла осень, началась зима – впрочем, здешняя зима очень уж напомнила приснопамятное лето 1601 года на Руси, те же температуры, те же дожди… А из Новой Испании – молчок. Первого января 1604 года я принял наконец решение послать в Санта-Лусию Колю Корфа, чтобы он поспрошал на местах, чем объяснить неожиданную задержку, и лично передал моё послание местной курьерской службе. Конечно, можно было бы поручить это нашим ребятам в бухте святого Марка по рации, но между нами и ними иначе были несколько горных цепей, и радиосвязь была возможна только через корабли, обходившие Нижнюю Калифорнию. Да и послание, собственноручно подписанное мною и доставленное моим заместителем, как мне казалось, имело намного больший вес, нежели письмо, переданное нашими людьми из Бухты.
Вообще-то Коля был морским офицером, воевавшим, впрочем, в пехоте во время безуспешной обороны Приморской Республики от красных. В одном из последних боёв, при Никольске-Уссурийском, его тяжело ранили и чудом сумели эвакуировать во Владивосток. Его супруга Александра, сестра моей прабабушки Екатерины, работала санитаркой в одном из госпиталей города, и добилась того, что мужа отправили на том же пароходе, что и её – на "Москве". В нашей истории, пароход сей пропал по дороге в корейский Вонсан после того, как послал сигнал SOS, и считалось, что он погиб со всеми пассажирами – в основном, солдатами и офицерами, ранеными при обороне Приморья, а также медицинским персоналом и несколькими сотнями гражданских беженцев. Но, как оказалось, его таким же чудесным образом, как и нас, перенесли в Русский залив в 1599 год, а моя Лиза сумела выходить раненых, считавшихся безнадёжными, включая и Колю.
Хотя Коле были запрещены какие-либо физические нагрузки, он пытался всеми правдами и неправдами устроиться в наш флот. Но Лиза договорилась с Мэри, бывшей в моё отсутствие моим заместителем по Управлению внешних сношений, и та уговорила его на время до его окончательного излечения пойти работать к нам. Коля оказался идеальным кандидатом. Во-первых, он носил баронский титул, что по испанским меркам делало его грандом. Во-вторых, он был мужчиной, что было немаловажно для реалий семнадцатого века. И, в-третьих, он знал в совершенстве не только немецкий, французский и английский, но и испанский, ведь одна из его бабушек, у которой он воспитывался в детстве была испанкой, а ещё и потомком того самого герцога Альба, наводившего ужас на нидерландцев. Кстати, судя по фотографии в небольшом семейном альбоме, который сберегла Александра, она была весьма похожа на другую свою родственницу – ту самую герцогиню Альба, которую запечатлел Франсиско де Гойя в нескольких картинах, включая, возможно, и самую знаменитую его работу – "Обнажённую маху".