За обиду сего времени - страница 8

Затем старейшина рода из женщин торжественно произнесла что-то по мивокски, и последовал обильный пир – мясо разных животных, рыба, жёлуди, и перебродивший ягодный сок, показавшийся мне сначала слабым, но мне пришлось выпить его столько, что меня потом отнесли домой.

Девушки в отделе были из разных племён – не только мивочки, но и олхонки – соседи мивоков по Росскому полуострову, и асочими из долины Напы, а также тепанечка Тепин, йопе Косамалотль, и киж Пелагея, которую на науатле звали Патли, а на её родном языке её имя звучало как Пабавит. Так что новости о том, что нас приняли в мивоки, разошлись по родным деревням тех из них, кто жил в районе Росского залива. И вскоре нас с Лизой захотели принять в свои ряды асочими из Нилектсономы – ведь именно туда мы когда-то давно летали на самолёте, и именно там Лиза вылечила дочь одного из вождей, а потом и многих других пациентов.

До Алексеевки (тьфу ты, ещё один пример "культа нашей личности" у гейзера) мы на сей раз добирались на "длинном джипе" из порта, названного в честь местных жителей Асочими и расположенного недалеко от устья реки Напа. Оттуда нас сразу же забрали местные и торжественно отвели в Нилектсоному, до которой было рукой подать. Там нас уже ждали накрытые столы, ломившиеся от речной рыбы, фруктов, и лепёшек из желудей. Здесь было намного теплее, чем в Россе, и единственные, кто был одет, были мы, причём асочими Шинтупепи из нашего отдела, в крещении София, убежала на несколько минут и вернулась в соломенной шляпе и лыковых сандалиях и больше ни в чём.

После "обеда, переходящего в ужин", Лизу куда-то увели женщины, но две или три постарше остались, и, после того, как мужчины меня раздели догола, эти дамы выбрили мне острой ракушкой подмышки и, пардон, интимный регион, а затем все вместе отвели меня в местную баню. Она была ещё горячей – я подозревал, что до меня там успела побывать Лиза. Но её и тех, кто был с ней, я не увидел.

Меня выпарили, отхлестали ветками секвойи – у неё мягкие иголки, поэтому это было достаточно приятно – и хорошенько вымыли. Затем дамы нанесли разноцветный геометрический узор на всё моё тело и водрузили мне на голову кожаную шапку, похожую на колпак, но с длинными перьями какой-то хищной птицы, а на шею – ожерелье из медвежьих когтей. После этого, они куда-то ушли, а меня вывели на помост, где местный шаман, которого звали Катахас, достаточно долго колдовал надо мной, а потом ко мне подходили по очереди мужчины. Пальцы никто не резал – они всего лишь дотрагивались левой рукой до моей правой и чуть кивали головой. Я делал то же, после чего ко мне подходил следующий.

Затем пришли женщины и привели Лизу, поставив её рядом со мной. Её выбрили так же, как и меня, но узор на её теле был намного более деликатным и искусным – цветы, птицы, солнце… На шее у неё были надеты два ожерелья – одно из местных камней, и второе – из более крупных ракушек, чем у мивоков, и перьев птиц. На голове у неё была соломенная шляпа, украшенная перьями и белыми, красными и синими полевыми цветами. Церемонию проводила одна из тех женщин, кто до того занимался мной; потом оказалось, что она была супругой шамана. Она произнесла несколько фраз, а затем к нам – и к ней, и ко мне – подходили по одной другие женщины и обнимали сначала меня, потом её, причём делали это весьма осторожно, не так, как мивочки. А затем нам показали жестом, чтобы мы взялись за руки, и нас вовлекли в хоровод из всех взрослых жителей Нилектсономы.

На ужин же были различные птички и мясо какого-то крупного животного со странноватым вкусом. Когда я спросил Катахаса, что это за животное, он показал на моё ожерелье, и я понял, что это медвежатина. Но она мне, в общем, понравилась. Пили мы воду – алкоголя у асочими, в отличие от мивоков, не было вообще.

Заночевали мы в приготовленном для нас доме, и София рассказала нам, что построили его специально для нас. Ночью было прохладно, но, как всегда у асочими, выложенный циновками пол был примерно на полметра ниже уровня земли, и, кроме того, там лежала медвежья шкура, которой мы и укрылись. В ту ночь, Лиза призналась мне, что ей было неловко стоять перед всеми в костюме Евы, зато то, как разукрасили меня, ей очень понравилось, и заснули мы, должен признаться, лишь под утро.