За правое дело - страница 13
— Так ведь не я, люди брешут, золотце.
— Боже, как это все ужасно! И некого спросить: папа́ все дни в думе, а мамочка… Денис, так вы не рассердитесь на мою просьбу? Вы не скажете, как она, — Верочка кивнула хорошенькой головкой в сторону Марфы, — что я вас посылаю под пули? Тогда, пожалуйста, передайте там, в думе, это письмо отцу. И вот это. Это им с Игорем. — Она поставила перед Денисом набитую пирожками, бутербродами и другой снедью довольно увесистую сумку, гораздо большую, чем ту, что в прошлый раз давала Денису. — И, пожалуйста, поторопитесь, пока светло, а то потом вас не пропустят. Я не успокоюсь, пока вы не вернетесь. Я так боюсь за папа и брата… Вы такой добрый, вы не знаете, какой вы хороший, Денис!
С тяжелой сумкой, с набитыми пирожками карманами Денис вышел на улицу и смело зашагал тихой пустынной улицей; свернул на перекрестке в другую, такую же безлюдную и замусоренную, и направился в сторону городской думы.
Однако, дойдя до следующего перекрестка, Денис еще издали увидал группу вооруженных людей, по-видимому красногвардейцев, и сердце его тревожно забилось: а что как заставят показать сумку, дознаются, куда он идет, и отнимут все Верочкины припасы? И письмо…
Денис пошел медленнее, лихорадочно обдумывая, как ему быть при встрече, сбавил шаг и наконец остановился, нащупал спрятанное за пазухой письмо Верочки, затолкал его для надежности еще глубже и, желая избежать встречи, повернул назад, к перекрестку. И тут же чуть не столкнулся с вывернувшимися из-за угла красногвардейцами.
— Ты куда, малый?
Черноусый, с револьвером в огромной деревянной кобуре и с красной лентой на кожаной кепке красногвардеец в упор уставился на Дениса. Теперь от ответа зависело все: отпустят его или заберут вместе с сумкой. И вдруг вспомнил Верочку, ее удивление: «Так много? А я думала, мы почти ровесники…» С маленьких и спрос меньше. Пусть думают, что он малолеток…
— А я домой, дяденька. Мамка меня посылала…
— Ишь ты герой какой! Где же твой дом, парень?
— А вона где он! Как Московскую пройдешь…
— А чего в сумке?
— Так ведь гостинец, дяденька. Мамка хворая лежит, так ей тетка Марфа гостинец послала… Хворая она, мамка-то…
Денис, никогда не любивший и не умевший врать, на этот раз врал напропалую, разыгрывая из себя маленького.
— Ну-ну, ступай, герой, к своей мамке, — улыбнулся, подобрел черноусый. — Да к управе не сворачивай, там тебе и дырку в голове сделать могут.
— Это запросто, — подтвердил другой красногвардеец, помоложе. — Вот так — и дырка. — И он щелкнул в большой лоб Дениса.
Красногвардейцы стали попадаться все чаще. Среди них, по одному и даже целыми небольшими отрядами, стояли или куда-то торопились солдаты.
До думы оставался всего какой-нибудь квартал, когда Денису преградила путь огромная баррикада из бревен, телег, набитых землей мешков и всякой домашней утвари. Посреди этого грозного вала, на самом его гребне, слегка развевалось пробитое и порванное в нескольких местах красное знамя. И здесь, на баррикаде, на отрезанной ею улице сидели и двигались те же красногвардейцы и солдаты. Денис с отчаянием глядел на это скопище людей и преградившую ему путь баррикаду, тем более что сумерки уже сгущались над городом и надо было спешить с посылкой.
— Ты чего ищешь, сынок?
Денис вздрогнул, но, увидав добродушное курносое лицо старого солдата, успокоился, заученно, по-детски залепетал:
— Домой, дяденька. Вот гостинец мамке несу. Хворая она, мамка-то, так ей тетка Марфа гостинец послала. Утресь еще ходил, никого не было…
— Это как не было? — перебил курносый солдат. — Почитай, с той ночи стоим, ишо и стреляли трохи.
— Так я в тое утро ходил, дяденька, — поспешил вывернуться Денис. — Еще в тое, в тое…
— Третьеводни, значит? — уже мягче переспросил солдат, и лицо его приняло прежнее добродушное выражение. — Экий же ты бестолковый, сынок. Третьеводни, а ты: утресь. Утресь — это седни, выходит, а то — третьеводни, понял? Где у тебя дом-то?
— А вона там, дяденька. — Денис показал в сторону городской думы. — Как же мне теперь, дяденька?
Солдат посмотрел на баррикаду, куда показывал Денис, удрученно вздохнул.