За пределами ведомых нам полей - страница 12

. Две темы развиваются параллельно: история духовного взросления Парцифаля и то, что потомки назвали «утопией Грааля».

В полунищете (если автор не преувеличил меру своих бедствий) Вольфрам написал удивительно светлую и добрую книгу о человеке, который из простачка в шутовском наряде превратился в непобедимого рыцаря, оступился, утратил веру, подменив ее культом Любви, и наконец понял, что «Бог есть Любовь». Роман Вольфрама породил оперу Вагнера, а мог бы – и действо, подобное «Jesus Christ Superstar», настолько зримо и живо это повествование.

Рецидивы ветхих традиций встречаются редко: вот Парцифаль, увидев пятнышки крови на снегу, вспомнил о жене и впал в транс, во время которого, впрочем, сшибал с коня всякого, кто приблизится. Но чаще Вольфрам описывает эпизоды, в которых люди ведут себя как люди, и поступки их не требуют «перевода» на современный лад. Мать Парцифаля боится за него и отпускает ко двору Артура, наряженного, как уже сказано, шутом – чтобы никто не тронул блаженного. Юноша приветствует каждого встречного, прибавляя, что так ему велела маменька. Две юные сестры явно влюблены в одного и того же рыцаря, только одна язвит его при первом же удобном случае, а вторая страдает от того, что ей нечего и подарить Гавану – не давать же ему в знак вечной любви старую куклу… Тринадцатый век, повторяю.

Братство Грааля предстает сообществом идеальных рыцарей, которое, тем не менее, поражено изнутри: ранен Король-Рыбак – и хотя Вольфрам явно играет с древнейшими мифологическими мотивами, я не хочу заострять на них внимание. Читатель, как и Парцифаль, не должен понимать смысла мистерии Грааля. Нам ясно одно: исцелить Короля может только заданный вопрос – или, вернее, незаданный. Парцифаль не решается отбросить правила вежества и спросить у Короля всего лишь: «Что с тобой?» Не спрашивает. И приговор жесток: никогда больше Парцифалю не войти в этот замок. Он остался куртуазным рыцарем – а это гораздо меньше, чем обычный человек, сочувствующий чужому страданию.

Путь от Бога – и снова к Богу. Исцеление придет – Вольфрам не перестает нас в этом заверять, – но через что должен для этого пройти герой? Толкин, не особо жаловавший рыцарские романы, создал замечательный термин: эвкатастрофа (не путать с «хэппи-эндом», хотя именно так переводится с греческого на английский это слово). Эвкатастрофа – счастливый конец, достигаемый через величайшие боль и утрату. Примером для Толкина были распятие и Воскресение Христово. Для Вольфрама – путь Парцифаля.

Перелистываем страницы, годы, века. Романы плодились, разрастались, уходили вдаль от Логрии и Грааля – и вновь возвращались к ним. Наконец – через два с половиной века после Вольфрама – появился труд, вобравший всё.

В предыдущей статье я упоминал о том, что многие наши современники не принимают всерьез труд сэра Томаса Мэлори. Кто смотрит на «Смерть Артура» глазами янки из Коннектикута, кто отдает предпочтение более умудренному Вольфраму… Но почему же, если Мэлори так наивен, затянут, скучен и неглубок, – почему же именно он оказался тем самым биографом Артура, каноническим и неповторимым? Почему четыре с половиной века спустя в книге Теренса Хэнбери Уайта король былого и грядущего передает своё Дело не кому-нибудь, а юному Тому из Ньюболд Ревел, на чьих худых плечах болтается накидка с гербом Мэлори?

«Томас, моя мысль о рыцарстве – это все равно что свеча, вот вроде этих. Я нес ее долгие годы, защищая рукой от ветра. Нередко она норовила погаснуть. Ныне я вручаю свечу тебе, – ты понесешь ее дальше?

– Она будет гореть».

Неудивительно, что одна из биографий великого писателя называется не скромно – «Т. Мэлори», а почти детективно: «Кем был сэр Томас Мэлори?» Шестеро тезок жили примерно в одно и то же время – в середине XV века, но лишь один из них «совпадает» с тем, что мы наверняка знаем об авторе «Смерти Артура»: рыцарь, не раз пребывал в тюрьме, закончил свой труд в 1469/1470 году…

В тюрьме?

Тем-то Мэлори и смущает своих биографов: не тюремным заключением (кому только оно не выпадало на долю во время Войны Роз!), а тем, что именно привело рыцаря за решетку. «Грабеж на большой дороге, кража со взломом, угон скота, насилие над женщиной, разорение монастырской собственности», – добросовестно перечисляют биографы. Добавьте к этому два отпуска на поруки, побег, заседание в парламенте, шатания между Ланкастерами и Йорками (так что из списков амнистии его исключали обе партии), попытки вести жизнь преуспевающего землевладельца – и новые срывы.