За счастьем - страница 8

Его громкий пронзительный крик прорезал тишину глухого переулка.

Но вдруг и пение, и пляска, и песни, и прыжки — все сразу оборвалось: выведенная из себя неаполитанка выплеснула из окна чашку с водой на нарушителей общественной тишины и спокойствия.

Через секунду мальчиков с их животными и след простыл, а через четверть часа они очутились на площади на другом конце города.

— Ну, и натерпелись же мы страха! — сказал Таниэлло. Ему пришлось тащить за повод осла, и он добрался до площади последним.

— Полно дурить! Давайте обсудим все серьезно.

— А кто будет покупать инструменты?

— Я, — ответил Тотоно.

У него были все деньги, и его выбрали казначеем.

— А я позабочусь об осле. Его нужно чуть-чуть переделать.

— Что ты хочешь с ним делать, Дженарино? — спросил испуганный Таниэлло.

— Ничего особенного. Так, устрою с ним кое-что, чтобы его не узнали.

— Ну, если ничего особенного… если чуть-чуть, совсем немножко… Тогда так и быть, — согласился успокоенный Таниэлло, и его мысли направились уже на другое.

— А не нужно ли нам подновить костюмы? — спросил он.

— Не мешает. Ведь по платью встречают.

— Да, внешность, понятно, много значит.

— В таком случае я забегу к старьевщику.

— Где мы встретимся?

— Опять на площади перед музеем.

— Великолепно. Идем вместе, Таниэлло.

Таниэлло и Тотоно, взявшись под руку, пошли через площадь и направились по улице, а Дженарино, взглянув на осла, так фыркнул, что прохожий с недоумением покосился на него, а «Прыгун», подняв голову, удивленно и вопросительно заглянул ему в глаза.

— За дело! — крикнул Дженарино.

И работа закипела.

Ровно в полдень Таниэлло с Тотоно явились на площадь перед музеем.

Таниэлло все еще мучили разные сомнения, и он не совсем доверял Тотоно, который продолжал быть в восторге от своего плана.

— Ты только взгляни на эту матросскую блузу, на эти короткие штанишки! — восхищался он. — А берет! Нет, Тонио, ты будешь во всем этом просто великолепен.

— Да, да. Конечно, это недурно, — едва отвечал Таниэлло, заглядывая в улицу, выходящую на площадь.

— А как будет хорош Дженарино в этой военной куртке с белыми рейтузами! Я же надену старинный испанский костюм. Да, Таниэлло, невозможно было выбрать лучше, и все это мне досталось почти даром.

Не было никакого сомнения, что весь этот гардероб ничего не стойл. Это была просто-напросто куча всякого тряпья, и только опытный глаз старьевщика смог разглядеть среди бархатных лохмотьев костюм испанского гранда, которым так восхищался Тотоно.

— Но что с тобой? О чем ты думаешь? — вдруг спохватился он и потряс за руку своего маленького товарища, который все время что-то высматривал по сторонам. — Да пошевеливайся же, наконец! Давай одеваться.

И они быстро переоделись.

Иностранцы, как раз в эту минуту входившие в музей, весело расхохотались, заметив мальчиков.

И действительно, Тотоно, одетый в красные лохмотья с ярко-красной тряпкой, перекинутой в виде плаща через плечо, и Таниэлло, которому едва налезли морская куртка и голубые штанишки, были очень смешны. Каждый из них держал под рукой свой музыкальный инструмент.

Тотоно хотелось во что бы то ни стало расшевелить Таниэлло, и он забросал его вопросами.

— Ну, скажи по правде, Тонио, разве мы не великолепно снарядились для путешествия? Разве у нас плохие инструменты? Барабан просто оглушает. А мой треугольник! Его за версту слышно. С тамбурином Дженарино это выйдет целый оркестр.

— Смотри! Смотри! — вдруг закричал Таниэлло. — Ах, мошенник, что он сделал с моим ослом! Совсем его переделал.

Тотоно молча, с удивлением смотрел на поразительно черного осла с оранжевыми ушами и красными кругами вокруг глаз. На осле с видом победителя восседал Дженарино.

«Монашек» был теперь до такой степени неузнаваем, что даже «Прыгун» не сразу признал своего врага.

Он бросился к ослу и стал скакать вокруг него, надеясь, что этот новый осел будет подобрее прежнего. Пудель так увлекся, что даже слизнул с него немного краски.

Но «Монашек» недолго оставлял в заблуждении «Прыгуна». Он неожиданно так сильно лягнул его, что собака с воем отлетела в сторону. Мальчики перестали шутить и смеяться.