За секунду до сумерек - страница 23
Он вдруг понял, что не знает, сколько ему лет. Чий поглядел на седой затылок и спохватился:
– Дед, спасибо тебе, выручил, без тебя бы…
– Да ладно, живите, из-за чего было-то?
– Не из-за чего. Из-за бражки.
– Не поделили что-то? Кто были?
– С ручья, Рябой, Радат – вот эти все.
– А не поделили что?
– Говорю же из-за бражки – не из-за чего, пьяные твари, наглые, да и вообще, не забивай голову. Спасибо тебе, дед, без тебя бы растоптали.
– У него и отец такой же придурок в молодости, и пацаном когда был, щенят мучил, помню, здоровый уже, лет четырнадцать, все, ну, нормальные, там возраст уже, человек меняется, уже девчонки начинаются, о будущем задумываешься, а этот… Помню, когда иду куда-то, где Соломихи дом сейчас стоит, там как раз хата погорела – они уже на том месте строились. Ну, и слышу визг, заглядываю туда, за стену, смотрю – он, два щенка там у него лежит, и он, рожа тогда у него прыщавая, в угрях вся, как сынок сейчас, такой же, увидел меня, смутился, щенков прятать давай, я тут, мол, играю. Думаю, ну, дурак ты, лоб здоровый, «играю он», рядом все нормальные подрастают, и этот перебродивший. Вот у них одна порода…
Чий покивал для приличия, хмыкнул, когда надо было. На самом деле понял он только общий смысл и слушал рассеянно, думал он сейчас не об этом.
В свое время Кунар считался лучшим охотником в Селе. А теперь он едва ли не окончательно спился. То, что сейчас у него оставалось от силы былой – просто крохи, ерунда, это был некогда человек феноменального здоровья, годовалого скота, телка, кулаком в лоб на задницу садил, и про него до сих пор легенды рассказывали. Он был почти совсем седым, но еще довольно крепким. Белая окладистая борода, голова с резким морщинистым лицом, на мощной шее. Им он приходился родичем, и Чий хорошо знал его с детства, помнил, как сидел у него на коленях, и всегда считал, что Кунар к нему хорошо относится. Даже лучше, чем к брату, которого он научил охотиться – брал его с собой в Степь после того, как не вернулся отец, он и отца охотиться учил, привив ему эту страсть к путешествиям. Но из отца-то охотника не вышло.
– Дед, слушай, во сколько лет мой отец… Даже не знаю как… Ты ведь его хорошо знал? Отца?
Ответа не было никакого, старик даже ни кивнул, глядел на него, не понимая.
– Ты ведь его хорошо знал, лучше всех, кроме матери, может, только. Во сколько лет он уходить стал?
– Во сколько что, во сколько ушел?
– Нет, когда ты заметил, что он об этом думать стал?
– Никогда.
– Как? Ну, ты-то должен был.
– Как бы я это заметил? Тебе зачем это вообще?
– Да просто…
– Они замолчали на какое-то время оба. Чий думал, не решаясь, потом спросил опять.
– Помнишь, мы как-то разговаривали и ты сказал, что вы с ним шли на марях, потом отпираться стал, но ведь шли же?
– Чий, ты про что узнать хочешь?
– Они почти остановились, Кунар, повернув голову, смотрел на него в упор, лицо его ничего не выражало.
– Он, говорят, похож на меня был? Не внешне… Даже сказать как, не знаю… Я такой же, нет, ну, в смысле характера, поведения, что ли? Я без тебя не пойму ничего, каждый по-разному говорит, хотя они-то его не понимали. Мать спрашивать о чем-то бесполезно.
Он все так же смотрел на Чия бесстрастно. Седой, старый, в заношенной рубахе с воротом, грязным до черни. И тот в конец смутился, не зная, что еще говорить, сказал:
– Ну, как мы с ним? – и повертел рукой у головы.
Он ведь не понимает просто, дурак ты, что ты ему объяснить пытаешься.
Чий вдруг почувствовал себя очень глупо. Он стоит ночью посреди дороги, со старым, уставшим от жизни пьяницей, которого таким трезвым как сейчас, уже не помнит, когда видел в последний раз, и пытается получить от него откровение на такую тему, узнать что-то. Он разозлился на себя и на него.
– Не были мы ни на каких марях… Не похож, – сказал Кунар совсем не добрым голосом, и они снова пошли.
– Ну, только вот так со мной не надо, ладно! Как с ребенком. Не были вы!? Что думаешь, я не понимаю ничего? Знаю я, и о Громовой горе знаю. Ну что, извиниться мне, что я оскорбил, видите ли, память о нем, о своем замечательном отце.