За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге - страница 10

— Правильно, — подтвердил Сережа. — В войну с такими штуками в тайге ходили тоже. По-украински они называются кресало, а по-русски — огниво. Еще в ходу были зажигалки — с маленьким кремешком да стальным колесиком… А кто знает, зачем добывают кремни в наши дни?

Ребята зашумели:

— Ножи точить!

— Дома строить!

— В бетон мешать!

Кто-то сказал даже, что кормить уток: они, мол, гальку жрут. Но Сережа только смеялся да подзадоривал.

— Но спорю, в бетон кремень мешают. Бруски для точки инструментов из него делают. Шлифовальный порошок тоже. Ну, а нам с вами он разве не служит? Разве можем мы приготовить без него обед или завтрак?

— Обед? Завтрак? — разинули рты ребятишки. — Как же это? Может, из кремней кашу варят? Или блины пекут?

— Из самих кремней, конечно, не пекут и не варят. Но испечь без них блины или хлеб нельзя… А почему? Кто знает?

Ребята, переглянувшись, смущенно примолкли. Но один вихрастый мальчишка, видно, что-то сообразил и затанцевал на одной ножке.

— А я знаю! Знаю! Для блинов да хлеба требуется мука. А ее получают с мельницы. Правда, Сережа? Там есть здоровенные жернова. Они положены друг на друга, крутятся и все время жуют зерно. Жернова из кремней, да?

Купанье в речке Сережа проводил тоже не так, как Вера. Место он выбрал не на мели, а в заливчике за кустами. Глубина и там была небольшая, но в одном углу все-таки доставало до шейки. Нравилось Петьке и то, что вожатый не сидел на берегу и не кудахтал, как наседка, а купался вместе со всеми. Сбросив рубаху и брюки, он первым бросался в воду и кричал:

— А ну, налетай, зюзики-карапузики! Только не все вдруг по очереди. Будем учиться плавать.

Вообще Петька заметил: за что бы ни взялся Сережа, все у него получалось с шутками да прибаутками.

Самое последнее дело и то оборачивалось игрой.

Взять хотя бы войну с клещами. Вера боялась их больше, чем тигров. Стоило какому-нибудь парнишке или девчонке забежать в кусты, как она уже кричала:

— Пионеры старшего звена, становись в две шеренги!

Ребята неохотно выстраивались.

— Снимите рубашки и пусть стоящие во второй шеренге проверят, нет ли клещей на товарищах.

Мальчишки сопели и делали вид, что проверяют.

— А теперь повернитесь все кругом и повторите осмотр взаимно, — приказывала вожатая.

От такого серьезного занятия брала даже зевота. А вот Сережа проделывал то же самое по-своему.

— Ну что, зюзики-карапузики? — спросил он как-то. — Устроим охоту на краснокожих?

— Устроим, устроим! — захлопали в ладоши малолетки.

— Тогда ищите друг на друге клещей.

— Клещей? Да какие же они краснокожие?

— А вот какие. Поймаешь — увидишь.

Через минуту один из мальчишек с торжеством закричал:

— Поймал! Поймал, Сережа! И правда, краснокожий. Куда его, кровососа?

— Неси сюда и лови еще. Соберем всех — устроим аутодафе.

В ожидании чего-то непонятного и интересного охотники старались, конечно, изо всех сил. А когда осмотр закончился, вожатый собрал клещей на дощечку и сжег.

— Ну вот, — недовольно протянула стоявшая рядам девчонка. — Сказал, что устроишь авто… как его… автофе, а сам сжег. Зачем обманывал?

— Обманывал? — состроил удивленную мину Сережа. — Да кто тебе сказал, что я обманываю? Ведь сжигание на костре как раз и есть аутодафе. По-русски это значит очищение от грехов, в по-португальски аутодафе.

Один мальчишка сразу закричал, что он читал книжку про Тиля Уленшпигеля, у которого сожгли отца, другой вспомнил об издевательствах проклятых монахов над Галилеем и Джордано Бруно. Потом вожатый рассказал, как клещи заедают насмерть дроздов в бурундуков, как распространяет энцефалит. Всяких таких разговоров хватило до вечера.

Присмотревшись к Сереже, Петька при каждом удобном случае стал пристраиваться к малышам — вместе с ними бегал умываться, завтракал, играл в футбол. Однако от Веры это не ускользнуло.

— Луковкин, ты почему отделяешься от сверстников? — строго спросила она. — Товарищи из звена тебя не устраивают, да?

Петька промолчал и отвернулся. Ребята у них в звене были разные. Некоторые, особенно девчонки, ходили у старших на вожжах и чуть что жаловались: «Вера, чего Луковкин дергает за косички? Вера, пока мы купались, Петька на рукавах навязал сухариков». Такие товарищи только и годились на то, чтобы их дразнить. Другие были чуток поживее. Когда Вера отворачивалась, могли и побороться, и в чехарду сыграть, и даже в речку залезть поглубже. Но почему-то душа не лежала и к ним. Очень уж несерьезно относился народ к жизни. Только бы им хихоньки да хаханьки. Никакой тебе цели впереди, никакого соображения.