За синей птицей - страница 9
Марина сидела на постели, поджав под себя ноги, заткнув уши пальцами — она все еще не могла привыкнуть «отключаться», уходить в себя. Вот и сейчас стоило ей опустить руку, чтобы перевернуть страницу, как в уши назойливо лезла протяжная песня, распеваемая хором женщинами, собравшимися вокруг длинного стола посередине барака.
запевал кто-то высоким, пронзительным голосом.
подхватывали остальные.
«…Пастор в церкви уже не срамил мертвую, да и на похоронах очень мало было, так только, из любопытства, зашли некоторые; но когда надо было нести гроб, то дети бросились все разом, чтобы самим нести…».
Марина читала отрывками, находя любимые места, возвращаясь к началу романа, и перечитывала отдельные куски последних трагических страниц.
«— Где же… Настасья Филипповна? — выговорил князь, задыхаясь.
— Она… здесь, — медленно проговорил Рогожин, как бы капельку выждав ответить. — Где же?..».
Марина перевернула страницу, рассеянно взглянула на тусклое, во многих местах проклеенное пожелтевшими полосками бумаги оконное стекло, за которым уже погасли лучи солнца, и сгущались ранние октябрьские сумерки. И вдруг рука ее замерла. Марина с удивлением увидела, что газовый шарфик ее соседки по купе, старосты барака Гусевой, медленно ползет вверх по коврику с лебедем. Это было почти волшебством, и Марина подумала, что у нее галлюцинация. Но бледно-розовый шарфик, свернувшийся в трубочку, неуклонно передвигался вверх. Марина подняла глаза на нару, расположенную над постелью Гусевой, и взгляд ее встретился с растерянным взглядом незнакомой девчонки, рыжие кудри которой беспорядочно свешивались на лицо. Лежа на верхней полке, девчонка испуганно смотрела на Марину, Марина так же растерянно смотрела на обладательницу рыжих кудрей.
— Атас! — послышался наверху свистящий шепот, и рыжие кудри исчезли. С верхней нары в проход посыпались соломинки и, неторопливо кружась, упал обрывок бумаги. Шарфик Гусевой бледно-розовым комочком лежал на одеяле. В ту же минуту в купе вошла староста барака.
— Все читаете? — окинув Марину щупающим взглядом, произнесла Гусева. — И как это вам не надоело с книжечками сидеть? Зачем вам книжечки в таких условиях?
Она сняла с себя телогрейку и повесила на гвоздь в ногах своей постели. Потом быстро повернулась к Марине.
— А вы что, выходили куда? — с острым любопытством спросила она девушку.
Марина пожала плечами:
— Никуда я не выходила. Откуда вы взяли?
— Да ну как же, Мариночка! — поблескивая выцветшими своими глазками, заторопилась Гусева. — Шарфик-то мой… я очень хорошо помню, что вешала его вот на этот гвоздик, у окна. Он у меня всегда здесь висит… А вот видите — валяется на постели. Вот я и подумала, что вы накинули его и выходили куда-нибудь свежим воздухом подышать.
Марина помедлила с ответом, удержав себя от желания взглянуть на верхние нары.
— Я ведь… вы не думайте, Мариночка, я просто рада была бы, если вы согласились воспользоваться моими вещичками. Я знаю, у вас ничего приличного с собой нет, а молодой девушке всегда хочется…
— Ничего мне не хочется, — оборвала ее Марина, — а шарфик ваш я… я его действительно снимала с гвоздя. Меня заинтересовал рисунок — очень красивые розы. Извините, что не повесила обратно.
— Ах, что вы, что вы, какие пустяки! Значит, вам нравится? Хотите, преподнесу? В знак, так сказать, дружбы?
— Благодарю, — сухо ответила Марина. — Здесь мне шарфики не нужны.
— А книжечки? — с легкой усмешкой проговорила Гусева.
Марина не ответила, опустив глаза на страницу, но читать не могла. Она чувствовала на себе пристальный взгляд соседки, и это раздражало ее.
— Вы что-то хотите мне сказать? — не выдержала Марина.
— Сердитесь?.. — Гусева достала из кармана синего «форменного», как она его называла, халатика маленькое круглое зеркальце, посмотрелась в него и вздохнула: — Еще одна морщинка… А ведь я думала — сумею сохранить себя… Всячески стараюсь… Никаких напряжений мышц лица — ни улыбок, ни слез… А вот все равно — морщинки.