За свободу - страница 45

Рыцарь Флориан Гейер фон Гейерсберг был на охоте. Во внутренних покоях, на втором этаже замка, его ожидала жена. Она сидела у камина, в котором пылали буковые поленья. На руках она держала грудного младенца — первый плод их брака. Откинувшись в большом кресле — единственном уютном месте в этой комнате замка, — она положила ноги на медвежью шкуру. На ней было простое темное домашнее платье. Отороченная мехом черная бархатная шапочка оттеняла белокурые, отливающие бронзой косы, уложенные в узел на затылке. Яркие щеки и нежно-белая кожа — под стать волосам — напоминали алые розы на снегу. Ее нельзя было назвать красавицей, но лицо ее дышало умом и добротой, а в синих глазах светилась чистая радость материнства. Она ласкала младенца, который тянулся к ней и улыбался, дрыгая пухлыми ножками. Эту очаровательную группу оживляла игра солнечных бликов, проникавших сквозь узкие оконницы с гранеными, оправленными в свинец стеклами. Занавеси из зеленого аррасского шелка были раздвинуты. Стены, увешанные охотничьими трофеями и оружием, были обшиты мореным дубом; сводчатый потолок и стены над панелью — выбелены. В простенках и глубоких амбразурах стояли дубовые скамьи, покрытые подушками, а посреди комнаты — накрытый к обеду стол на скрещивающихся ножках. По обеим сторонам стола — ничем не покрытые скамьи. Уже пробило двенадцать часов; стало быть, господа опаздывали с обедом на целый час. Дворовая челядь и крестьяне обедали в десять часов. Стол был накрыт чистой домотканой скатертью. На нем были расставлены тарелки из блестящего олова, кувшин с легким местным вином, серебряные кубки и солонка.

Фрау Барбара вдруг перестала играть с сыном и прислушалась. «Тише, отец едет, Мецхен!» — воскликнула она, и ее нежное лицо порозовело. Она поднялась с кресел. Слух не обманул ее. На пороге появился владелец замка, стройный мужчина лет тридцати пяти, широкогрудый и мускулистый. На нем был зеленый колет и серые штаны из домотканой шерсти, заправленные в высокие сапоги. В руках у него был мушкет, через плечо висел рог с порохом, а на бедре — короткий меч. Широкополая шляпа с петушиными перьями оттеняла энергичное лицо, крупный нос и серьезные глаза. Над резко очерченным ртом дыбились закрученные кверху усы. Загорелое лицо и крепкая сухощавая фигура говорили о жизни на вольном воздухе. Когда он выехал на охоту, мать и дитя еще спали, и теперь, приветствуя жену, он запечатлел на ее устах нежный поцелуй. Мальчуган плаксиво сморщился, хотя отец коснулся его лба осторожно, стараясь не уколоть усами. Но мать успокоила ребенка поцелуем.

— Удачна ли охота? — спросила она рыцаря Флориана, пока тот снимал шляпу и оружие.

— Не очень. Снег глубокий и рыхлый, — отвечал он, отбросив со лба прядь волос. — Егерь понес на кухню несколько зайцев. Но скоро предстоит охота на зверя покрупнее. Ингольштадтские крестьяне поговаривают, будто в Гуттенбергском лесу объявились волки. Надо, не мешкая, уничтожить хищников.

— В лесу, близ Римпара, мне нередко приходилось слышать их вой, — сказала молодая женщина. — Зимой мы слышали, как они завывают за Плейхахом, в Грамшацском лесу, и так жутко становилось.

— И ты спешила юркнуть с головой под одеяло? — поддразнил он ее.

— Разве я городская барышня? — рассмеялась она в ответ. — Да, на камине лежит письмо из Ротенбурга. Его принес Вёльфль. Если с ответом время терпит, он заедет. За ним на обратном пути из Вюрцбурга. Должно быть, он еще в деревне со своим товаром.

— А что он принес для тебя? Дала ли ты ему что-нибудь заработать?

— Да, мне нужны были кой-какие мелочи. Но прочитай письмо. Остальное потерпит.

— Ясно, ясно. Единственное, что не может терпеть, это женское любопытство, — шутливо продолжал он. — Так неужто у Вёльфля не нашлось для тебя ничего занимательного?

— В Оренбахе случилось страшное дело, — замявшись, отвечала она и рассказала о выселении Конца Гарта, о самоубийстве его жены, утопившейся вместе с двумя маленькими детьми, и о том, как Гарт из мести поджег церковные амбары в Эндзее. Сам он, говорят, скрылся, забрав с собой старшего мальчика.