За свободу - страница 55

— О деньгах я давно и думать забыл, но не забыл о вопиющей несправедливости. И рад бы забыть, да не могу. От своего права я никогда не отступлюсь, как ни гни меня и ни ломай.

— Рассудительный человек применяется к обстоятельствам, раз он бессилен их изменить, — возразил бургомистр. — Вы носитесь со своей обидой, как капризное дитя, и только изводите себя.

— Я добиваюсь своего права, — упорно твердил Килиан, отодвигая засов.

Эренфрид Кумпф положил руку ему на плечо и убежденно произнес:

— Интересы нашего города требуют ваших забот. Похороните прошлое и излечитесь от своей болезни. Доброй ночи, мейстер.

И он исчез во мраке.

Килиан Эчлих не внял совету. Жизнь его была отравлена нанесенной ему обидой. Вечно погруженный в свои мучительные думы, даже за работой у прялок, он стал почти человеконенавистником. А в последнее время его рану еще разбередила уверенность в том, что магистрат не приведет в исполнение своего решения в отношении Стефана фон Менцингена, как не привел его и по отношению к знатному семейству Трюбов. Он собственными глазами видел, как рыцарь расхаживает по улицам с таким гордым видом, будто сам черт ему не брат.

Через несколько дней, уже в сумерки, к старику Эчлиху ввалились гурьбой знакомые цеховые мастера. Перед тем они провели часок за вечерней кружкой вина в «Красном петухе» на Кузнечной улице, напротив церкви св. Иоанна. Этот трактир посещали преимущественно бюргеры. Его владелец, Ганс Кретцер, был женат на сестре Большого Липгарта. Все гости, явившиеся в дом стригальщика, были видные в цеховом мире люди. Не успели они войти в комнату, где Каспар заправлял лампу на тяжелом дубовом столе, как поджарый и шустрый скорняк, мейстер Лоренц Дим, расхохотался:

— Ну, Эчлих, сегодня на твоей улице праздник!

— Счастье твое, что юнкеры Розенберг и Финстерлор отплатили за тебя магистрату, — перебил его скрипучим голосом сапожник Мельхиор Мадер. Глядя на его огромный нос, высокий выпуклый лоб и полные мысли глаза, его скорей можно было принять за ученого.

— Правда, можешь порадоваться, — подтвердил третий гость, мужчина атлетического сложения, настоящий геркулес по сравнению с остальными. Мастер цеха мясников Фриц Дальк славился на весь Ротенбург своей силой.

— Что вы говорите загадками? — спросил Килиан Эчлих, вопросительно обводя всех глазами. — Однако садитесь, друзья. Надеюсь, не откажетесь выпить по стаканчику.

Фриц Дальк поспешил его заверить, что отказа не будет, хотя они и успели малость заправиться в трактире, и Каспар, закрыв ставни, отправился с пузатым кувшином в погреб.

— Да он и впрямь ничего не знает! — удивился скорняк Лоренц Дим.

— Час тому назад возвратился магистратский гонец, — сказал Мельхиор Мадер, — и поднял на Рыночной площади и в трактирах шум до небес. Городу нанесено тяжкое оскорбление, и мы не можем его снести. Магистрат должен открыть арсеналы и вооружить цеха. В «Красном петухе» кто-то даже затянул старую боевую песню, которую ротенбуржцы распевали еще в те времена, когда ходили в поход на Ингольштадт против Вильгельма фон Эльма и его шайки дворян-разбойников.

— Песню эту пел портной, но он не помнил дальше первого куплета, — засмеялся Лоренц Дим. — Так значит, магистрат послал Фингерлинга к этим двум дворянчикам, чтобы потребовать от них уплаты штрафа и возмещения убытков от бесчинства в день трех волхвов. Фингерлинг — хитрая бестия — сперва подался в Лауденбах. Но юнкер Филипп даже не соблаговолил принять повестку, расхохотался посланному в лицо и заявил, что в знак уважения к мудрому магистрату готов уплатить один гульден, если магистрат пришлет к нему в замок девку канатного плясуна.

Фриц Дальк так и залился жирным смехом, а его мясистое круглое лицо побагровело.

Тем временем Каспар принес вино и наполнил кубки. Скорняк облизал языком губы и продолжал:

— В Гальтенбергштеттене Бешеный Цейзольф, правда, принял повестку, но разорвал ее в клочки и бросил Фингерлингу в лицо, да еще спустил на него собак. Они его изрядно потрепали, а юнкер со своей челядью хохотали до упаду, любуясь этим зрелищем. Он сам потом хвастался в городе.