За Урал - страница 19

Если принять в соображение, что в течение одного месяца оборот ярмарочной торговли достигает средним числом 40 миллионов рублей, что здесь на „нейтральной” почве сходится Сибирь с Среднею Россией, меняясь товарами, что здесь съезжаются представители чуть не всех народностей, населяющих Россию, и притом люди преимущественно со средствами, к тому же немногие из них образованы и воспитаны, — то становится понятным тот разгул, который существует еще до сих пор и который в высшей степени процветал лет 10-20 тому назад. Обычный ход ярмарочной жизни нарушался только двумя „событиями”: благотворительным гуляньем и масленицей, которая приходится как раз в разгар ярмарки. Справлялось, впрочем, одно только прощеное воскресенье, и в этот день запирались все лавки. Бывал даже местный карнавал: нанималась розвальни, в них ставилась лодка, а в лодку стол с всевозможными винами и закусками, в лодке же помещались музыканты — три-четыре жида со скрипками: борта ее обставлялись шестами, на которых вешалась собольи хвосты, лошади убирались лентами, — и в таком виде, с песнями, шумом и гиканьем, проносились по городу тройка за тройкой с полупьяными купчиками и арфистками.

Очень ярко обрисовал этот ярмарочный разгул свидетель его, Вердеревский, писавший корреспонденции в пятидесятых годах. Описывая ярмарочный бал, он говорит между прочим: „В одной кадрили я видел танцевавших визави — молодого единоверца с казанским татарином, в национальном костюме, в другой кадрили — элегантного английского „коммии” по меховой торговле визави с полновесным городничим. Польку мазурку и польку tremblant прекрасно танцуют юные здешние кержачки. Где кроме необъятной Руси встречается что-нибудь подобное!”

Далее, описывая одну гостиницу, он говорить: „Сколько раз заставал я в этих низеньких, задымленных приютах ночного веселья следующую сцену: посреди комнаты кружок добрых приятелей, сосредоточенный около другого кружка — кружка выпитых и невыпитых бутылок; с полными стаканами в руках, с сладчайшею улыбкой на устах, все они хором поют во славу одного из своих товарищей, под звуки жидовскего торбана или арф заезжих гурий:

Чарочка моя Серебряная,На золотом блюдечке Поставленная!Кому чару пить,Кому выпивать?Пить чару,Пить чару Ивану Ивановичу!На здоровье,На здоровье.На здоровье!

“Вслед за тем идет чоканье стаканов, чмоканье целующихся уст и опять повторение той же хоровой песни — во славу Григория Григорьевича, потом Федора Федоровича и т. д., пока не будут прославлены все участники пира.

- Что там такое? — спросил я лакея.

- Ничего-с, Сибирь ликует, сударь! — отвечал тот.”

„Но не одна Сибирь ликует на Ирбитской ярмарочной масленице. Загляните на улицы, на площади. Вот едут гигантские сани на восьми лошадях; сани покрыты коврами, в санях толпа ликующего народа, иногда с бутылками и стаканами в руках… Все поют, кричат и громко перекликаются с знакомыми и окружающей их толпе. А в толпе встретите вы лисью шубу купеческого приказчика и штофный шугай заводской бабы, и остроконечную вислоухую шапку башкирца, и тюбетейку татарина, и gibus петербургского негоцианта, и бобров и соболей иркутских купеческих сынков. Или вот еще везут какую-то подвижную каланчу; из саней высятся мачта с флагами и лентами, наверху сидит паяц в шутовском наряде и кривляется на диво бегущей позади пестрой толпы. Жизнь, веселье, вино и золото — кипят и льются через край…”

Ирбитская ярмарка — это место, куда всем и отовсюду ехать далеко и одинаково неудобно, но куда все-таки едут — с востока и запада, с севера и юга, куда привозят товаров на десятки миллионов рублей, где ютятся по каморкам, живут в магазинах, где встают до восхода солнца, а ложатся чуть не на утренней заре, где все кипит деятельностью, торопливостью и разгулом, где по трактирам за стаканом чая завершаются стотысячные сделки, а рядом хлопают пробки и льется пенистое вино, где под песни арфисток и говор разноязычной публики продается и покупается на огромные суммы, где татары, евреи, православные русаки и столичные коммерсанты пропивают магарычи, хлопочут, суетятся, работают, где до пены у рта спорят из-за гривенняка в товаре и где ночи напролет просиживают за картами, спуская тысячи и пропивая сотни рублей. Ирбитская ярмарка — это съезд крупнейших коммерсантов, арфисток и фокусников, мелких торгашей и помещиков, фотографов и заводчиков, докторов и актеров, столичных шулеров и губернских карманников; здесь имеется и продается все, начиная с ситца, сала, кошачьей шнурки и кончая брильянтами, начиная с кваса и кончая шампанским, есть даже „собственные” вина, нигде никогда неслыханные, как например „Фаяльское”, переименованное за вкусе и впечатление в „русский мордоворот“, о вкусе которого лучше всего выражался волостной писарь, который, в рюмку водки подлинного красного уксуса, попивал да похваливал: „Совсем настоящее Фаяльское винцо-то!.. Ирбитская ярмарка— это истинная смесь одежд и лжец, племен, наречий, состояний”, это то самое место, куда стремятся за барышами из-за тридевять земель, куда везут все, чем богаты,—товар ли это, или талант, или досужее время, или шальные деньги; все здесь крутится и мешается в каком-то чаду и вихре; сюда съезжаются всевозможные увеселители, всевозможная беднота и нужда, которая, по словам песни, скачет, пляшет и песенки поет, сюда же привозят целыми обозами „одиноких девиц” специальные антрепренеры; здесь делают громадные миллионные обороты временные отделения банков, издается временная ярмарочная газета: здесь же торгуют пряниками и живыми кошками, — словом, нет такого дела и предмета, которые не нашли бы здесь применения. Вот что такое в общих чертах Ирбитская ярмарка.